Наука об алкоголе

СЛУЧАЙ РЕШИЛ

Оглавление

Темноволосый высокий мужчина. Черный свитер плотно облегает сильную шею и крепкую грудь.

Когда я выходил из столовой, он остановил меня и предложил встретиться для беседы. Я охотно согласился. Его бурная биография мне уже до некоторой степени была известна. Познакомили меня с ней здесь, в этой специализированной лечебнице.

Его же увидел впервые.

Вот что он мне рассказал.

«То, что я жив, — чистая случайность.

К счастью, это был не экспресс, а обычный пассажирский поезд. Он успел остановиться. Вышедшие из него люди подняли меня, и я увидел свою ногу.

Ступня была вывернута. Обломки костей торчали наружу. Все было смесью крови и грязи.

Мне оказали первую помощь, сделали переливание крови.

Врач хотел узнать, как все произошло, но я молчал и курил. Утром проснулся от жуткой боли. Врачи советовались между собой: ампутировать ногу или сохранить ее.

Пережил операцию. Через неделю следующую. Потом еще одну.

Врачи отказались давать мне болеутоляющие средства. Я попросил купить три бутылки сухого вина.

Через месяц меня навестила Анка.

В больнице пролежал всю зиму.

Восьмого марта выписался с загипсованной ногой. Это несчастье, похоже, сблизило нас с Анкой. Были заботы только с окончанием школы. Экзамены сдал экстерном.

Нога срасталась плохо. Начал пить еще больше. Иногда уже после трех кружек пива слышал как бы издалека голос. Это длилось несколько секунд. Если утром с похмелья не удавалось выпить, чувствовал себя прескверно.

Несчастный случай меня ничему не научил. Сваливал все на обстоятельства. Жалел себя. Анка пригрозила разводом. Пообещал ей, что брошу пить, и некоторое время действительно воздерживался. Как только все вернулось в прежнее русло, то есть когда я вновь взялся за стаканчик, она объявила, что разводится со мной. Не видя никакого выхода, стал пить еще больше. Как-то занялся дома антиалкогольным самолечением. Неделю не пил. Потом устроил праздничную церемонию. У меня была бутылка водки, принесенная с какой-то свадьбы. Не торопясь, понемножку «выкачал» ее в умывальник. Гордился этим.

Через некоторое время бросил работу, чтобы пить».

Часть детства он провел в деревне. У дедушки с бабушкой. В городе квартира была маленькой, и родители хотели, чтобы он рос в более здоровой обстановке.

«Какое бы событие детских лет я ни вспоминал, оно неизбежно связано с алкоголем. После войны люди гнали спиртное дома. Из свеклы, слив, сахара. Самогонку, или так называемую «одиннадцатку» — десять крон за сахар и одна крона за дрожжи.

Как сейчас вижу деда, приложившего ухо к самодельному аппарату.

Дед прислушивался, конденсируется ли пар и капает ли самогон в миску. Мне всегда доставался стаканчик. Чтобы был крепким. Чтобы не поддавался болезням.

В моем детстве все было пронизано алкоголем. Бабушка ходила со мной к знахарю, лечившему травами. Меня мучили глаза. Правым глазом и сегодня вижу плохо.

Тогда не нашлось никого, кто сказал бы, что алкоголь вреден детям, что я не должен пить.

Родители взяли меня к себе. Я пошел в школу.

Полуподвальная квартира, состоящая из одной комнаты и маленькой кухоньки. В ней жили шесть человек. Отец частенько напивался. Мы боялись его возвращения домой. Я — больше всех, так как не привык к таким вещам. Дед иногда выпивал, но алкоголиком не был. Он меня любил, и о нем у меня сохранились самые хорошие воспоминания.

Мать нервничала из-за всего этого. У нее не было времени заботиться о нас. Должна была думать о работе. Отец ее бил. Я думаю, алкоголизм во всем мире одинаков. На нашей улице пил каждый второй.

Хлебнув иногда пива, мы подражали взрослым. Всегда пьяным. Ругались так же, как они.

Сосед Флоро утверждал, что на кухне из-под пола выбегает крыса. Кроме него, крысы никто не видел. Флоро отодрал доски и залил пол бетоном. Однако крысы продолжали бегать. Флоро кричал, что крыс ему подбрасывают с улицы. Люди смеялись и говорили: «Флоро сошел с ума». Никому не пришло в голову свести его к психиатру.

В ту пору по нашему городу бродило множество нищих. Они пили вонючий спирт, который стоил одну крону за литр. Я запомнил нищенку. Она была очень пьяна. Вдруг на нее что-то нашло, она сорвала с себя платье и принялась кататься по земле.

Директор школы тоже пил. Когда бывал сильно пьян, посылал сына вести уроки. Мы восхищались его сыном. Он был прекрасным вратарем. Однажды вызвал меня на уроке краеведения. Я не смог ничего ответить. Тогда он пообещал спросить меня еще раз. За двадцать минут я выучил наизусть две страницы учебника.

Говорю об этом потому, что позже учение давалось мне далеко не так легко.

Мне было десять лет, когда я впервые напился. Нашел на чердаке десятилитровую кастрюлю с домашним кукурузным вином. Оно было сладким, как малиновая вода. Потом я отправился в библиотеку, но не дошел до нее. Очнулся уже дома в постели. Мне здорово попало.

Я бросил учебу, когда мне не было еще и четырнадцати. В последнем классе у меня были сплошные двойки. В спецовке чувствовал себя взрослым. Получал около тридцати крон в месяц. Само собой, отдавал их матери. Надеялся, что как водопроводчик буду зарабатывать много денег. Я был разочарован.

Предприятие не обеспечивало систематического обучения. С пенсионерами-каменщиками мы ремонтировали квартиры. Всегда нам предлагали выпить, хотя я бы с большим удовольствием съел тарелку супа. Однажды холодной зимой хозяин квартиры принес бутылку. Я попросил горячего чаю. Мастер влепил мне затрещину.

Свободное время проводили в Доме культуры. Мы помогали там убираться, и за это нам разрешали оставаться на вечернем представлении. К нам приезжали театры из Нитры или Мартина, танцевальные оркестры со всей республики, даже из-за границы. В то же время в нашем городе на десять тысяч жителей приходилось двадцать два питейных заведения. За кулисами мне удавалось поговорить со многими знаменитыми артистами. Самое большое впечатление произвел на меня негритянский кларнетист Халл. Он тогда выступал с оркестром Густава Брома.

Я стал мечтать о приобретении кларнета.

Мне было семнадцать лет, когда я прочитал книгу «Мастер алкоголь». Перечитал ее несколько раз. Могу сказать, что она оказала позже заметное влияние на становление моей карьеры алкоголика.

Руководство предприятия знало о моей любви к музыке. За пятнадцать тысяч я купил набор инструментов для диксиленда. Джаз меня привлекал больше всего. Но на предприятии не очень-то интересовались музыкой. Товарищи, с которыми я выступал, были гимназистами. Не пили. Тонко окончил музыкальную школу и учил нас основам музыки. Мы репетировали часами. Были просто одержимы музыкой. Я заметил, что не являюсь для товарищей равноценным партнером. В музыке — да, тут я был с ними на равных. Но лишь заходил разговор о чем-нибудь другом, я переставал понимать их. Петер посоветовал мне побольше читать. Я начал ходить в музыкальную школу. Сидел в классе рядом с малыми детьми.

Наше первое выступление кончилось провалом. Мы волновались, робели и потому выпили «для храбрости». Не знали даже, что играем. Нас освистали, и мы ушли. Потом завязали дружбу с интернатом медучилища, играли там на молодежных вечерах. В то время я очень хорошо умел подражать Луи Армстронгу. Имел благодаря этому большой успех. Вся беда в том, что я не отваживался выходить на сцену, пока не выпью.

Двое из нашей группы стали замечательными музыкантами.

В 1961 году мы заняли первое место в Чехословацком конкурсе молодежного творчества. Получили премию — пять тысяч крон. Почти всю ее пропили.

Моя профессия водопроводчика мне нравилась.

Однако наш шеф не любил молодых. Давал нам самую плохую работу. Мне же советовал идти играть в ресторане. Сам он был беспробудным пьяницей.

Я крутил с соседкой, молодой женщиной. Она была замужем за человеком, много старше ее, вдовцом с четырьмя детьми. Два раза пыталась покончить с собой. Каждый раз ее спасали. И каждый раз она возвращалась к нему.

О соседе Флоро и крысах я уже упоминал. Жена от него ушла. Однажды после обеда мы нашли его повесившимся на электрическом проводе. На столе оставил записку с бессвязным текстом.

Тогда я впервые задумался над жизнью пьяницы. И над своей жизнью. Мне не верилось, что я могу тоже стать пропойцей.

Меня призвали в армию. В гарнизонный оркестр не приняли. Из числа танкистов мы сколотили небольшую духовую капеллу. Однако дальше самых простеньких мелодий типа «жил-был у бабушки серенький козлик» дело не пошло, и командир роты распустил нас. К части, где я служил, присоединили небольшое подразделение, в котором был диксиленд. Среди музыкантов имелись профессионалы. Мне очень хотелось попасть в состав диксиленда. Носил им пиво на репетиции. Мы быстро подружились. Особенно с Иржй Боузком, бывшим до службы в армии пианистом в театре «На забрадли». Я начал выступать с ними.

Тогда у меня была своя мера. Одиннадцать кружек пива за вечер. Мои товарищи выпивали больше. Но и напивались сильнее. Я «улучшил» свои показатели лишь дома.

После армии заведующий дал мне в напарники одного пожилого рабочего. Все его терпеть не могли. Я тоже. В работе он был педантом. Хуже всего, что крепко пил. Я работал с ним пять лет.

Объявили набор на заочное обучение. Я подал заявление. Тем временем познакомился со Штефкой. Даже не заметил, что она на десять лет старше. Вместо руки у нее был протез. Работала в деревне. Всегда, когда мне было тяжело или возникали проблемы, шел к ней. Не знаю почему, но я думал и думаю до сих пор, что нормальная девушка не для меня.

Со Штефкой мы очень хорошо понимали друг друга.

Ругала меня, что пью. Но я уже не мог остановиться. Ссоры из-за моего пьянства не утихали, так что в конце концов мы со Штефкой разошлись.

На третьем году обучения я начал работать в техническом отделе предприятия. Работа мне нравилась. Не понимал сотрудников, которые говорили, что они устают. Ведь многие из них не делали и половины того, что делал я. Начальство было довольно мною. На предприятии частенько отмечалось что-либо. Я удивлялся, как быстро напивались старшие.

С Анкой мы познакомились в 1967 году на чьей-то свадьбе. Ей было девятнадцать. Она мне очень нравилась. Ко времени нашего знакомства я уже пил регулярно. Но если бы кто-нибудь сказал моей маме, что видел меня пьяным, она бы не поверила. Домой никогда пьяным не приходил. Я не мог понять, как человек такого мужества и воли, как Дж. Лондон, в конце концов покорился. С недоверием относился и к антиалкогольному лечению.

Анкин отец был горьким пьяницей. Я постоянно бывал у них, и они считали меня своим. Ладил и с ее отцом. Собственно, только я и понимал его.

Настал ноябрь шестьдесят восьмого. Мы с напарником пошли осматривать какое-то здание. Оттуда я позвонил Анке. У нас как раз выступал В. Нецкарж. Она ответила, что у нее много работы и пойти на концерт не сможет. У меня испортилось настроение, и мы крепко выпили.

В подпитии решили проведать сослуживца. Мой компаньон вышел из поезда, я же проспал. На конечной остановке, выходя из вагона, я оступился и сломал ногу. Боли не почувствовал. Пошел дальше. Вошел в какой-то двор и долго блуждал там. Наверное, здорово шумел, потому что в доме зажгли свет. Я взобрался на крышу хлева, с нее вскарабкался на высокую стену. Когда соскочил, снова не почувствовал боли. Потом очутился в какой-то будке, с кем-то там разговаривал. Дальше ничего не помню.

Не помню и того, как оказался на рельсах. Голова была ясной. Я думал о том, что до (сих пор судьба не вела со мной честной игры, а лишь бросала с места на место, пока не выбросила на железнодорожную колею. Я продолжал спокойно лежать и тогда, когда увидел приближавшийся поезд. Остальное знаете. Что бы мне хотелось вычеркнуть из своей жизни, так именно это мгновение. Оно остается самым ярким и болезненным воспоминанием в моей жизни. То, что я жив, — чистая случайность.

С ногой я помучился немало. Болела она так, что не мог спать. В Братиславе меня лечил профессор Гурай из ортопедической клиники. После операции у меня опять было достаточно свободного времени. Пил много и почти каждый день. Во сне меня преследовали кошмары. Но достаточно было открыть глаза и все страшное исчезало.

Как-то вечером мы разговаривали с братом. Его голос вызвал у меня такой стынущий ужас и страх, что я вышел из дому. Утром мне стало лучше. Но я снова начал пить. Не нашел в себе решимости пойти к психиатру. Поступил на работу. Хуже всего было то, что, выпив однажды, я не мог не пить и на другой день. Однажды я смотрел в окно с третьего этажа конторы. Меня охватило непреодолимое желание открыть окно и выброситься.

До тех пор о самоубийстве никогда не помышлял. Испугался этого желания. Ушел с работы и напился. Стало легче.

Дома вновь испытал чувство, пережитое в конторе. Стыдился кому-нибудь сказать об этом. Чтобы не подумали, будто я сошел с ума. Болело сердце, тяжело дышал. Как-то ночью пришлось прибегнуть к услугам «скорой помощи».

Решился на психиатрическое лечение. Обследование прошел быстро. Врач хотел знать, как долго пью, что предпочитаю пить. Диагноз — предделирий, состояние, предшествующее белой горячке. Через две недели сказали, что все в порядке. Чувствовал себя как новорожденный. Был июль, погода стояла прекрасная. Врач предупредил, чтобы я никогда в жизни не брал в рот ни капли спиртного. Мне это показалось смешным.

Неделю я воздерживался.

Как-то мы договорились с друзьями поехать на дачу. Сказал себе, что в последний раз напьюсь «как следует». Так и получилось. Потом три месяца совсем не пил. Спал я лучше, но мои прежние трудности не ичезли полностью. Возникли и новые.

Я играл в составе музыкальной группы в одном отеле. На танцующих смотрел, как на банду сумасшедших. Разговоры некоторых из них казались бессмысленным и пустопорожним трепом.

Утром в станционном ресторане мне было противно смотреть, как люди торопливо пьют пиво или поедают суп. Я не ходил на работу. Мне это казалось излишним.

Теперь я уже знаю, что это опасные мысли. Я никак не мог смириться с тем, что Анка меня покинула. Мне кажется, что, если бы мы не разошлись, все могло кончиться иначе.

Однажды ночью я решил поставить точку на всем. Было что-то около половины первого. Рядом с парком проходил железнодорожный путь. Я сел на скамейку и стал ждать поезда. Заснул. Во сне видел собственные похороны. Я слышал, как люди осуждали меня. «Самоубийца!» — говорили они и плевали на гроб.

Разбудил меня грохот поезда.

Я понял, что мое самоубийство никому не доставит ни радости, ни печали.

Через некоторое время попросился на антиалкогольное лечение. Я был в худшем состоянии, чем в первый раз. После лечения опять почувствовал себя хорошо. Правда, я по-прежнему не верил, что мои душевные муки вызывает алкоголь. Тем не менее решил воздерживаться от него. Как только трудности миновали, я снова начал пить. Сначала по стакану пива. Вскоре все повторилось. И после следующего лечения тоже.

Врачи и медицинский персонал начали терять терпение. Районный психиатр направил меня лечиться в больницу в Передней Горе».

Эту исповедь он написал после шести месяцев лечения.

Его нынешнее душевное и физическое состояние не идет ни в какое сравнение с прежним. Живет без конфликтов, мучают лишь угрызения совести. Считает удачей и счастьем, что попал именно сюда. Не пьет лишь полгода. Осознал большое значение психотерапии. Считает, что именно психотерапия — лучшее, что ему предоставили в этой клинике.

«Я пытался описать свою карьеру алкоголика, но это лишь частица того, что я пережил за время моей многолетней «дружбы» с алкоголем.

Мне бы очень хотелось, чтобы эта исповедь была воспринята как выражение моего искреннего желания излечиться от алкоголизма». Остается надеяться, что так оно и будет.

Он попросился на работу в Передней Горе.

Руководство больницы пошло ему навстречу. Работает в ремонтном бюро. Удовлетворили и его желание учиться в высшем учебном заведении.

Мы сидели в комнате отдыха и курили. Он чувствует себя несчастным. Не знает, как ему быть. Работа в больнице связана с одним условием: если начнет пить, трудовое соглашение будет расторгнуто.

Четыре месяца тому назад ездил погостить домой. В старой компании музыкантов выпил. Напился. С тех пор опять не пьет. Одноразовое интенсивное нарушение воздержания.

Этот проступок ему молча простили. Его мучают угрызения совести, ибо знает, как все за него переживали.

«Сильнее всего тот, кто преодолел себя»

(JIao-Цзы)