Наука об алкоголе

Оглавление

И опять извечный вопрос: что делать с выпивающими подростками? И кому делать? У худых родителей ответ готов: мол, есть милиция. Что делает милиция, я спросил у инспектора кабинета профилактики медвытрезвителя (несовершеннолетние доставляются туда крайне редко и только в двух случаях — когда их невозможно передать родителям или направить по каким-либо причинам в лечебное учреждение). Инспектор, женщина, ответила мне конкретно:

— Во-первых, проведу беседу с подростком; во-вторых, организую рейд туда, где этот подросток напился; в-третьих, поставлю пьющего подростка на учет в детскую комнату; в-четвертых, уведомлю по месту его работы или учебы; в-пятых, вызову родителей, поговорю и сообщу на их работу о плохом воспитании ребенка.

Меры вроде бы широкие и решительные. Но вмешательство милиции, суда, дружинников происходит под занавес, когда уже и поздновато бывает. Это как бы махание кулаками после драки, то есть после пьянки. Ничуть не умаляя профилактической роли правоохранительных органов, хотелось бы не только искоренять, но и предотвращать. Предотвращать же должны родители. Опять-таки родители. Как же иначе? Их брак, им и переделывать.

Но с родителей-пьяниц взятки гладки — дети ими пропиты вместе с совестью. Хорошим и непьющим родителям беспокоиться нечего, поскольку их ребят вино не прельщает. Есть и третья категория родителей, дети которых чаще всего прикасаются к бутылке,— это уже упоминавшиеся «застольники», пьющие за столом, при гостях, умеренно и вроде бы по делу. Вот они-то с пьянством своих отпрысков борются и от души ведут, что называется, профилактическую работу. Но как, чем? Тяжелыми нравоучительными беседами о вреде пьянства примерно такого содержания: я, мол, взрослый, мне можно, тебе нельзя, ты еще не окреп. Так сказать, маленькие хитрости. Ибо попробуй-ка втолкуй подростку, что тебе можно выпить, а ему нельзя. Он не поверит. И будет прав. Почему прав? Да потому, что суть воспитания не в нравоучениях, а в личном примере.

Но главное зло от этих бесед в другом — подросток закрепляется в мысли, что пить ему нельзя только сейчас, пока не вырос и организм не окреп. А вот когда вырастет, да окрепнет, да начнет работать, да станет, как папа... Этот недалекий отец не отвращает сына от пьянства, а лишь отодвигает его срок. Мол, жди сынок своего часа.

Разумеется, есть родители, которые успешно предотвращают зло в самом зачатке. Как правило, это люди неравнодушные. Расскажу про одну мать...

Ей кто-то сообщил, что сын-восьмиклассник распил в туалете с двумя приятелями бутылку вина. Она побежала в школу. Но там шли занятия. Мать ворвалась на урок, подскочила к сыну, ударила его по лицу и бессильно опустилась на пол, зарыдав в тишине онемевшего класса. Сын так испугался, что побелел, испугался не за себя, не смеха ребят, не учителя — испугался за мать. Она сидела на полу меж классных рядов и плакала от горя, не видя никого и ничего.

Резко, грубо, непедагогично? Не думаю. Представьте, что после этого алкогольного происшествия ничего бы с парнем не случилось. Ни бурь, ни вспышек, ни потрясений... Выпил, и мир не перевернулся. Значит, пить не страшно? Значит, можно?

А у него должно сложиться впечатление, что произошло нечто из ряда вон выходящее — случилась беда. Она ведь и случилась. И это чувство — пережитой беды — должно остаться у подростка на всю жизнь.

Примером этой матери я не призываю колошматить выпивших подростков, я лишь призываю родителей к душевному беспокойству, которое неминуемо передается их детям.

Но ведь есть и школа. Как-то я послушал беседу учителя об алкоголизме. Меня удивило, что она ничем не отличалась от беседы со взрослыми: та же увеличенная печень, те же капли никотина, убивающие лошадь... Не сомневаюсь, что антиалкогольная пропаганда среди подростков должна быть иной, чем среди взрослых. Вот первый попавшийся пример...

Доктор Калифорнийского университета Э. Нобл пришел к выводу, что ежедневные две-три рюмки вызывают необратимое разрушение мозга, в чем пьющий убеждается через 20—30 лет. Разумного взрослого человека этот факт впечатлит рядом моментов: к выводу пришел не кто-нибудь, а ученый, доктор, да еще из Калифорнийского университета; разрушается не печень или там желудок, а прямо мозг, главный орган, разрушается необратимо, навсегда, значит, не восстановишь; это видят не другие или, скажем, врач, а сам пьющий. Выходит, что забирает здорово, и через 20 лет, а что значит 20 лет — время летит...

Подросток воспримет все иначе — подумаешь, мозг, это же не мускулатура и не бицепсы, да еще через 20— 30 лет, в другом тысячелетии, а сейчас выпьешь, и ничего не случится...

Подростковая антиалкогольная пропаганда должна иметь свою специфику. Написал вот слово «пропаганда» и задумался — уместно ли оно в отношении подростков? Нет, не пропаганда, а целенаправленное антиалкогольное воспитание. Как и нравственное, эстетическое, семейное, половое...

Сейчас в школе самостоятельных уроков об алкоголизме нет. Этого вопроса касаются в других темах: «Поговорим о любви», «О семье», «Подросток и закон»... А зря: уж коли мы официально признали, что пьянство есть нешуточная проблема, то давайте решать ее со школы, ибо ребята, будущие граждане, должны с юных лет знать, чем озабочена страна. И мне не терпится вскользь добавить, что молодые люди, выходящие из школы, зачастую способны парить в небе, но плохо ходят по земле — не знают жизнеполагающих основ: как неутомимо трудиться, как построить семью, как любить жену, как беречь стариков, как растить детей... И как отринуть алкоголь с табаком.

Поэтому нужны самостоятельные занятия по проблемам пьянства, коли мы о нем говорим. Они куда нужнее, чем это пресловутое правоведение, мало что дающее школьнику в практическом и познавательном смыслах. Пока я не знаю, в какой форме это сделать. Не отрицая бесед и обычных уроков, все-таки хочу заметить, что одними лекциями тут не обойдешься. Да и что в них сказать подростку? О гибели нервных клеток, перерождении печени, о влиянии алкоголя на функции деторождения? Ребята в это поверят лишь умозрительно хотя бы потому, что у них прекрасная печень и полно нервных клеток, хотя бы потому, что дядя Вася или Иван Петрович пьет всю жизнь и ничего — нервных клеток у него достаточно, печень работает, и дети рождаются.

Говорить ребятам нужно прямо, откровенно и образно. Я бы, например, сказал подростку, что если ты будешь выпивать, то задержишься в физическом развитии и станешь хиляком. Что тебя одолеет не только спортсмен, но и любой непьющий парень. Что на лице проступят сизые прожилки, насядут всякие прыщи и угри, начнешь покашливать да похлюпывать. Что память станет отшибать, интересы будут сохнуть и начнешь, говоря проще, дуреть. Что приличная девушка замуж за тебя не пойдет, а пойдет та, которой все равно. Что дети твои родятся хилыми, а то и вообще уродами. Что работник ты будешь неважнецкий, без уважения и роста. Что денег у тебя никогда не будет...

И вот что я сделал бы...

Теперь часто упоминают о римских патрициях, которые показывали своим детям пьяных рабов. В назидание. Только забывают одну важную психологическую деталь: раба напаивали сильно, чтобы он вызывал у юноши омерзение. Ведь если раб пьян слегка, то он и смешон, и болтлив, и весел, а посему возможен обратный эффект — раб мог понравиться. Веселые люди притягательны, особенно для подростков. А ведь наши ребята в транспорте, на улице, во дворах да и частенько дома зрят именно подвыпивших — смешных и вроде бы безобидных. Они не видят конечного результата пьянства.

Поэтому я предлагаю... Даже страшно и писать, что предлагаю, ибо на мою голову обрушится благородный гнев педагогов и родителей.

После всех бесед, лекций, встреч и споров я предлагаю сводить ребят в вытрезвитель. Один раз, только глянуть своими глазами, убедиться!

Прямо-таки зрю гнев родителей — они же водят детей не на совхозные поля, не на заводы и не на стройплощадки, а на английский язык, фигурное катание и на уроки музыки; они водят детей в музеи любоваться прекрасным. Но в жизни прекрасное соседствует с безобразным.

Кто же растолкует мальчишке про это безобразное, когда он его увидит? Пусть сам доходит? Я уже говорил, что школьник должен заболеть всеми проблемами страны и, главное, выйдя из школы, иметь иммунитет против всего негативного.

Как-то в газете обругали одного учителя, поведшего школьников на мясокомбинат. Обругали правильно, ибо у этого учителя не было идеи. Показать убийство животного? Для чего?

В моем же предложении смысл очевидный. Ребята идут по вытрезвителю...

Человек с безумным, каким-то белым взглядом, от которого становится не по себе, не дай бог с таким типом остаться один на один...

Человек с лицом, разрисованным кровавыми разводами и усеянным ссадинами, которого бинтует врач, а он хохочет, точно от щекотки...

Человек орущий — ничего не делает и с ним ничего не делают, а он сидит и орет на разные голоса, подражая зверью в зоопарке...

Человек, доказывая, что он трезв, как стеклышко, встал на четвереньки и пытается головой ли проломить паровую батарею, голову ли проломить батареей...

Человек, запеленатый в смирительное кресло, потому что словно обезумевший бросается на сотрудников...

Каждый абзац я начинал словом «человек». Но людей в обычном понимании там не было. Так и хочется заговорить о животных, да ведь животные-то не напиваются, не пьют спиртного.

Меня спросят: «И подобную дикость вы хотите показать детям?» Да, хочу. Они воочию увидели бы, что такое пьянство, поняли бы, что безобидные вечеринки, бутылки в парадных, веселые выпивохи — это лишь начало. А конец — тут, в вытрезвителях и больницах. Я уверен, что увиденное осталось бы в ребячьих душах на всю жизнь. И руки их отвратились бы от будущей, потенциальной, рюмки.

Уже говорилось, что подростковое пьянство зависит от поведения взрослых. Сейчас я имею в виду уже не личный пример и не воспитание, а лишь весьма простое обстоятельство... Подростку без взрослого не выпить физически — негде взять спиртного, ибо бутылку ему покупает взрослый.

Отсюда недалеко до заманчивой по своей простоте мысли: с подростковой пьянкой легко справиться, стоит лишь поставить законодательный барьер между взрослыми и ребятами. Кроме всяких штрафов и ограничений, он вроде бы стоит надежно — статья 210 УК РСФСР, предусматривающая наказание за вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность, в том числе и в пьянство.

Сейчас говорят об этой норме так, будто она только что появилась. Нет, статья в кодексе существует очень давно. Почему же она не срабатывала, да и сейчас работает вяло?

Недавно я прочел в газете заметку московского корреспондента о том, что по этой статье он не нашел ни одного уголовного дела, хотя переворошил архив за много лет. Корреспондент не прав — такие дела встречаются частенько, он просто не так искал. Дело в том, что статья 210 чаще всего применяется вкупе с другими статьями в делах о групповых преступлениях несовершеннолетних. Это значит, что в группе есть один взрослый, которому эта статья и вменяется, ибо правонарушений без спиртного у подростков почти не бывает. Но, с другой стороны, корреспондент глубоко прав, потому что в этих групповых преступлениях статья 210 идет как бы сопутствующей, неглавной, и все общественное мнение обращено не на нее, а на статьи другие, которые выглядят пострашней — ударил, угнал, украл, угрожал...

К сожалению, некоторые работники правозащитных органов делят преступления на опасные и неопасные. Обокрал магазин — опасно, напоил шестнадцатилетнего — не очень опасно. Да, закон выделяет особо опасные преступления, но закон не знает неопасных преступлений — все преступления опасны. И я не уверен, что обокрасть магазин для общества опаснее, чем споить мальчишку. А какой был бы эффект, применяйся эта статья самостоятельно и почаще! Тогда не прозвучал бы диалог, о котором мне рассказала секретарь суда.

Предстояло слушание дела как раз по одной лишь статье 210 УК РСФСР. К секретарю обратилась пожилая любительница уголовных процессов, ищущая чего-нибудь кошмарного, кровавого. Эта статья кодекса была ей в диковинку.

— Преступник квартиру обокрал?

— Нет.

— Магазин?

— Нет.

— Убил, покалечил?

— Нет.

— Что-нибудь по женской части?

— Нет, не угадаете.

— Неужели сберкассу обчистил?

— Гражданка, он школьника напоил водкой.

— Только за это?

И она уехала в суд другого района, где слушалось пикантное дело — любовница подожгла дачу любовника, потому что он ее разлюбил.

Но со статьей 210 есть еще одна проблема. Статья говорит о вовлечении несовершеннолетних в пьянство. Но что такое «вовлечение»? Под вовлечением юристы понимают активные, инициативные действия взрослых, то есть предложение выпить, угощение, склонение... И вот парадокс: человек, купивший по просьбе мальчишки бутылку водки, ничего противозаконного не совершает. Не вовлекал, не склонял, не угощал и денег не давал. И отделается он лишь нравоучительной беседой, ибо в его действиях нет состава преступления.

Я считаю подобное толкование статьи 210 УК РСФСР глубоко неверным со всех точек зрения — и с общественной, и с нравственной, и с юридической. Что же получается: угостил подростка рюмкой — преступление, купил по его просьбе бутылку — никакого преступления. Где же логика? Разве купить подростку водку не есть вовлечение его в пьянство? Добыть ему запретную бутылку — не вовлечение? Не соучастие? Не пособничество? Да ведь иначе подросток и не выпил бы! Нашим правоохранительным органам нужно заделать эту юридическую брешь и толковать статью 210 в соответствии с ее логическим смыслом.

Статьи, законы, постановления, инструкции... Они бесспорно нужны — точные, умные, строго исполняемые. Но как мы любим кивать на законы, забывая, что главное все-таки не в них. Все законы и постановления, процессы и приговоры в конечном счете необходимы нам для выработки правосознания. Справиться с любым негативным явлением можно лишь тогда, когда нормы закона станут нашим правосознанием. Выражаясь проще, когда мы станем сами во все вмешиваться, а не будем кивать на милицию.

Расскажу две истории... Пожилой человек намеревался зайти в винный магазин за спичками. В руке он держал трехлитровый бидон с молоком. У входа его остановили трое подростков лет по шестнадцати, развеселые и разухабистые ребята, он так и не понял, пьяны ли они или просто разболтанны.

— Папаша, возьми «пузырь»,— сказал один, суя деньги.

— Не могу, ребятки.

— Почему?

— Нельзя вам пить, не окрепли вы еще.

Он хотел было добавить, что пить нежелательно и потом, когда окрепнут, да не успел,— шапку ему нахлобучили на глаза.

— Тебе трудно, что ли, старпень?

— Не забывай, что молодым везде у нас дорога...

— Возьми, дед, а то твоим бидончиком в футбол сыграем!

Он поправил шапку и принял, по-моему, единственно верное решение — и гражданское, и педагогическое: размахнулся и смазал бидоном по их лицам, как по редкому штакетнику проехался. От молока хулиганы побелели и пустились в разные стороны, уж не знаю отчего — от того ли молока, от испуга ли, а скорее всего, от неожиданной решительности пожилого человека. Домой вернулся он с пустым бидоном и с испорченным настроением. Но я не сомневаюсь, что впредь подростки задумаются, как подойти к взрослому с алкогольной просьбой; взрослые-то, оказывается, разные. Есть вот и такие — с бидончиками.

Вторая история...

Назову этого сорокалетнего человека Ковиным. Каждый вечер проходил он мимо сумрачной подростковой компании, сидевшей во дворе. После глухого стеклянного звона эта сумрачность у ребят рассеивалась. Компания начинала шуметь, кричать, петь... Затем вставала и уходила на городские просторы к свету и приключениям.

И однажды Ковин подошел к ним и спросил:

— Вы что, идиоты?

Они встали медленно и как-то сжато, точно готовились распрямиться в следующую секунду. Но плечистый Ковин и глазом не моргнул, развивал свою мысль дальше:

— Неужели не противно пить?

— Противно,— вдруг согласились они.

Но тут же заговорили наперебой, что без вина веселья не бывает. Доказывали убежденно, обиженно. Приводили примеры, примеры неимоверной Скуки, если не запастись бутылками. И даже вспомнили пресловутые слова князя про веселье на Руси.

Ковин возражал. Но и у ребят были доводы. Почему в ресторанах веселятся с бутылками? Почему гостей принимают с вином? Почему в дни рождения, на свадьбах, в праздники пьют? Почему Бетховен сочинил застольную песню? Почему Пушкин писал про бокалы?..

Ковин понял, что убеждать их надо не словами. И уговорил ребят в воскресенье собраться здесь, во дворе. Одеться велел по-спортивному. Ребята нехотя согласились.

В десять утра Ковин их уже ждал. Невысокий, плечистый, поджарый, моложавый, в модном спортивном костюме, с мячом под мышкой, он походил на футболиста из сборной. Уж никак не на ведущего инженера, кем он был. Ребята смотрели на него с любопытством: что, мол, дальше?

А дальше был футбол на небольшой площадке меж домами. К этим пятерым парням он поймал еще двух посторонних да сам — вот и две команды по четыре человека. Играли до трех часов. Не нужно говорить, что Ковин играл лучше и бегал скорее шестнадцатилетних.

Потом он дал им час на умывание-переодевание, после чего повел в парк. Он показал им белые и густокрасные розы, всегда влажные от дождей, росы или от поливов, пахнувшие так, что у людей светлели лица уже издали. Но ребята эти розы видели впервые, потому что обычно шли в окраинные аллеи, в гущу, подальше от дружинников.

Потом Ковин подошёл к шахматным столикам и сыграл с каждым по одной партии, всех обыграв.

Затем они вышли к танцплощадке. Их сюда обычно не пускали из-за нетрезвого состояния. Сейчас они прошли свободно и влились в единую дискотолпу. Но больше всего их удивил сорокалетний Ковин — отплясывал не хуже мальчишки, и девушкам танцевать с ним нравилось.

Потом они познакомились с четырьмя эстонками, потом пили с ними кофе, потом опять танцевали, потом ели мороженое, потом проводили девушек до гостиницы...

Вернулись в свой двор поздно.

— Ну, так можно веселиться без вина?— спросил инженер на прощание.

Они не ответили, да ответа и не требовалось — эти ребята, может быть, открыли для себя трезвый мир.

А ведь Ковин не супермен. Почти каждый мужчина умеет играть в футбол, в шахматы и танцевать. Ребят он увлек не этим, а сильным желанием их переубедить. Танцы, футбол, шахматы... Но главное — быть гражданином.

Я вот думаю про название этой книжки... «Преступление против всех». А ведь пьянство — это преступление в первую очередь против детей и подростков.