Наука об алкоголе

Оглавление

Теперь о кражах.

Известно, что большая часть мелких хищений так называемыми «несунами» совершается ради водки. Продать и выпить. Да и немелкие кражи из-за нее — магазинные, квартирные, карманные... Если вдуматься, то алкоголь занимает центральное место и в крупных хищениях, на которые идут ради «красивой жизни», а кирпичики этой жизни стары, как мир,— деньги, вино и женщины. Поэтому не зря, обнаружив кражу, уголовный розыск прежде всего бросается в злачные места — зачастую ворье там гуляет. Помню, как просто поймали взломщиков магазина...

На второй день после кражи постовой милиционер увидел на улице двух прохожих, лица которых настолько были изукрашены кровоподтеками, что он заинтересовался. Это и были взломщики. Обворовав магазин, они напились и подрались.

Уголовных дел о кражах ради выпивки множество. Я расскажу лишь один курьезный случай...

В милицию поступило заявление гражданки Сеногноевой о том, что ее муж Сеногноев, отправившись в райцентр за покупкой радиоприемника, пропал и уже отсутствует целые сутки. Милиция взялась за розыск. К вечеру гражданин Сеногноев был обнаружен на поляне в лесу привязанным к сосне и с кляпом во рту. Когда вытащили кляп, обессиленный Сеногноев объяснил, что на него напали двое, отобрали деньги и привязали к дереву.

Нужно возбуждать уголовное дело и начинать розыск этих двоих. А розыск закончился успешно благодаря милицейской овчарке.

Но я забегу вперед и расскажу всю историю, уже зная материалы следствия,— расскажу подробно, с деталями...

— Ты смотри! — строго сказала жена и протянула завернутые в газету сто рублей.— А то в прошлый раз поехал в райцентр и как в водку канул.

— Не беспокойся,— вяло возразил Сеногноев, потому что он тогда в нее действительно канул.

— Да приемник-то бери махонький, чтобы его можно туда-сюда...

— Транзистор,— буркнул он.

В автобусе, который за час доходил до центра, Сеногноев долго смотрел на пассажира рядом, поерзал и спросил:

— Слышь... Не ты был на именинах у кумы Антонины?

— Был,— подумав, согласился тот.— И ты был?

— И я был! — невероятно обрадовался Сеногноев.— Помнишь, один чудик у рюмки ножку откусил? Так это я!

Они хлопнули друг друга по плечу. Сеногноев посерьезнел и протянул соседу руку:

— Ну, здравствуй, Вася!

— Здоров будь, Витюха! Только я не Вася, а Петро.

— Так и я не Витюха, а Колюха.

Это были уже детали. Они доехали до города и вылезли в центре.

— Ты зачем прибыл? — на всякий случай спросил Петро.

— По транзистор.

— Так ведь магазины еще на обеде!

— Ага, на обеде,— обрадовался Сеногноев.

Они поняли друг друга без слов, как влюбленные. Через десять минут Петро заказывал 300 граммов и на всякий случай две котлеты. Потом заказывал Сеногноев, но уже без котлет, потому что и эти были целехоньки. Затем к ним подсели еще двое, которые, как выяснилось, тоже были на именинах у Антонины. Тут уж не поймешь, кто чего заказывал и кто сколько платил. После того как они хором спели «Еще не вечер...», их попросили выйти. Дальше у Сеногноева все замелькало, как в испорченном телевизоре, а потом вообще пропало изображение...

Очнулся он вечером у городской Доски почета. Сначала проверил здоровье — руки и ноги были целы. Потом осмотрел костюм, а уж затем полез за деньгами.

К головной боли и противному доброму старому чувству, когда хотелось вывернуться наизнанку, прибавилась глухая, как крапива на развалинах, тоска, потому что денег осталось восемь рублей. Сеногноев вздохнул, встал и пошел в магазин, потому что было уже все равно. Он купил десять бутылок пива и килограмм селедок, сел в автобус и, вздыхая громче пневматической двери, поехал домой.

Чем ближе автобус подходил к поселку, тем чаще он вздыхал. Не доезжая одной остановки, Сеногноев вышел, чтобы пройтись леском по свежему воздуху.

Сказать, что деньги украли, нельзя — прошлый раз говорил. Потерял — уже три раза терял. Его мысль зрела медленно, как яблоки в их краях. Мысль, возможно, совсем бы не созрела, потому что она постукивала себе молоточками в его виски, если бы не кусок веревки на дороге. Он поднял ее и улыбнулся...

Его дом стоял на краю поселка. Не дойдя до него с километр, он свернул в кусты, отошел подальше от дороги и облюбовал небольшую сосну. Шагах в десяти нашел кочку и спрятал под мох бутылки и селедку. Вернувшись к сосне, вымерил по ее обхвату веревку и сделал на концах две петли. Снял кепку и повесил на ветку перед лицом. Потом сунул правую руку в петлю, хлестнул сосну так, чтобы веревка обвила дерево, стал к ней спиной, с трудом продел вторую руку во вторую петлю и принялся накручивать эти петли, все туже притягивая себя к дереву. Работа оказалась трудной, и Сеногноев даже вспотел, а этого состояния он не любил.

Когда перекрученная, как его жизнь, веревка прижала Сеногноева к сосне так плотно, что между ними не просунешь и палки, он набрал в грудь чистый смоляной воздух и гаркнул на весь лес:

— Помогите! Грабят!

С сосны свалилась ворона и, шарахаясь от дерева к дереву, ошалело понеслась в поселок.

— Помогите! Убивают!

Сеногноев стал вспоминать, что еще кричат в таких случаях:

— Люди добрые, караул!

Затем вытянул шею и тянул ее до тех пор, пока она чуть не оторвалась. Все-таки схватив губами кепку, он начал ее жевать и сжевал почти всю, плотно набив рот, оставив на свободе только козырек.

Теперь надо было ждать, потому что привязанный человек с кляпом во рту ни уйти, ни крикнуть не может. Стало тихо. На сосну вернулась ворона и раза два каркнула. Руки у Сеногноева задеревенели, а молоточки в висках застучали остервенело, как пьяный в дверь. Ему казалось, что он стоит уже час.

Какая-то букашка забралась под одежду и теперь медленно спускалась с плеча на спину, щекоча весь организм в целом. Рук он уже не чувствовал. Дышать носом становилось все труднее, потому что основательно завоженная в городе кепка сильным запахом вытеснила вокруг лесной воздух.

Но никто не появлялся.

Сеногноев в сердцах выплюнул кепку и начал раскручивать руки:

— Хоть оборись... Глухие черти!

Он решил отдохнуть, набраться сил, а потом уже привязаться и покричать во всю мочь.

Все сутки Сеногноев отвязывался, пил пиво, ел селедку и вновь привязывался. На вторые сутки появилась милиция. Овчарка, обежав поляну, тут же нашла под мохом пустые бутылки и селедочные головы...

Несколько слов хочу сказать о взятках. Сколько их дается красивыми импортными бутылками или отечественным коньяком? Что удивляет: дай, к примеру, бутылку оливкового масла или банку меда — мелкая взятка. А поднеси бутылку виски «Белая лошадь» — сувенир.

А какая идеальная взятка в форме выпивки!.. Нужный человек и удовольствие получил, и пообещал просьбицу выполнить, и контакт установился, и никакого криминала. Никто ничего не взял, никто ничего не дал. Лишь взяткодатель, то бишь радушный хозяин, оплатил крупный ресторанный счет. Да и платить все намеревались, а он, этот радушный, просто опередил.

А изнасилования? У нас про них тоже не пишут, хотя свой процент этих преступлений есть. И совершают их в нетрезвом состоянии; впрочем, зачастую пьяна и жертва.

Я расскажу про уголовное дело, которое вел давно, только начав работать следователем. Я называл его литературным, и вот почему...

Начало 60-х годов. Для нас открылась прогрессивная западная литература. Все зачитывались Моэмом, Хемингуэем, Ремарком, Бёллем, Стейнбеком... Иная жизнь, иные образы. Притягательность нового такова, что ему подражают. Особенно молодежь. Подражают и хорошему, и плохому. Скажем, у Ремарка много пьют. И хотя пьют там, как говорится, по делу — горе, смерти, фашизм, некоторые молодые читатели ничего не поняли. Стало модным пить, как у Ремарка, говорить с подтекстом, как у Хемингуэя...

Теперь сама история.

Девушка — назову ее Мариной — училась на четвертом курсе химического факультета университета. Занималась хорошо, много читала и, как говорится, не пила и не курила. Жила вместе с родителями.

Однажды она ехала в метро. Рядом сел молодой человек несколько живописного вида — распахнутый пиджак с вольным галстуком, спутанные волосы, рассеянный взгляд... Сидел он как-то слишком эластично, словно был бескостный. Запах коньяка все объяснил.

Молодой человек вдруг уронил авторучку. Марина подняла, он поблагодарил. Потом я спрошу ее, почему она, женщина, подняла ему, мужчине. «Мне показалось, что он плохо себя чувствует».

Когда она вышла из метро, этот молодой человек неожиданно подошел и спросил, нет ли у нее сигаретки. Сама Марина не курила, но пачка импортных сигарет в сумочке нашлась. Потом я спрошу ее, зачем она носила сигареты. «На всякий случай».

Он закурил и представился:

— Юрий, студент консерватории.

— Марина, химфак университета.

— У меня к вам невероятная просьба,— вдруг сказал он,— проводите меня до дома.

— Извините... Я вас не знаю, да и женщины мужчин не провожают,— разумно ответила она.

— Марина, у моего дома стоит шпана, которая попытается затеять драку. Я пианист, мне руки надо беречь. А живу я недалеко.

Она согласилась. Потом я спрошу ее, зачем же пошла провожать. «Юрий показал свои руки. И верно, у него длинные белые пальцы пианиста».

Они дошли до его дома. По дороге она говорила о литературе, он — о музыке, она — о героях Хемингуэя, которые ходят непременно в свитерах, он — о джазовых обалденных композициях. У парадного действительно стояли какие-то ребята. Юрий поблагодарил за помощь, взял номер ее домашнего телефона и ушел.

Потом я спрошу ее, не легкомысленно ли давать телефон случайному и пьяному человеку. «Если так подходить, то век ни с кем не познакомишься».

Через день Юрий позвонил и назначил свидание, на которое привел своего приятеля:

— Федор, дирижер.

Марина с сомнением глянула на красное бульдожистое лицо приятеля, на угрюмые глазки, на мешковатый костюм такого вида, будто этот Федор имел привычку в нем спать. Но Юрий спросил друга:

— Твой фрак уже сшили?

— Угу,— буркнул дирижер.

— Не зайти ли нам в кафе? — предложил Юрий.

— Погреться бы,— оживился Федор.

— Глотнуть рюмочку кальвадоса,— мечтательно поддержала Марина.

— Чего глотнуть? — обиженно спросил дирижер.

— Кальвадоса, яблочной водки.

— Нам бы обыкновенной...

Но в кафе свободных мест не оказалось. Тогда зашли в магазин, где Федор взял 6 бутылок портвейна, подмигнул Марине и сказал:

— Не хуже твоего карабаса.

— Кальвадоса,— терпеливо поправила она.

 Потом я спрошу ее, зачем же столько бутылок, семисотграммовых... Почти по полтора литра на человека. «Настоящий мужчина свою меру знает».

Они присели отдохнуть в сквере. Юрий достал сигареты, протянул и Марине. Она закурила, между прочим, впервые в жизни. Потом я спрошу ее... «На Западе все женщины курят».

После ее замечания о рюмочке кальвадоса да выкуренной сигареты ребята осмелели. Предложили пересесть за куст сирени в полумрак. Дирижер зубами сорвал пробку с бутылки, точно горлышко ей откусил. И первой поднес Марине, как даме. Она отпила, вернее, попила.

Потом я спрошу ее, как она решилась пить в сквере, «из горла»... «У Ремарка часто пьют из бутылок». Но я все-таки спрошу, не было ли стыдно. «Да, вино неприятно булькало — как в воронку льешь».

Кто-то их спугнул. А может, у ребят уже заходили криминальные замыслы. Они перешли в пустующий дом, стоявший на капитальном ремонте. В подвал, за железные двери, где было тихо, как в барокамере. Потом я спрошу ее, как же она отважилась спуститься в подвал с пьяными мужиками... «У Ремарка тоже пили, но оставались порядочными людьми».

Пианист и дирижер- порядочными людьми не остались. Выпив все вино, они ее изнасиловали, продержав в подвале до утра...

Через три часа после ее заявления в милицию уголовный розыск преступников задержал. Они удивились, что их нашли, удивились, что Марина пошла в милицию. Почему? Да потому, что посчитали ее проституткой. Какая же порядочная девушка станет лакать в сквере «из горла» и попрется с мужиками в подвал?

Ремарка они не читали.

Итак, от алкоголя — убийства, хулиганства, самоубийства, изнасилования... А сколько я видел трупов людей, умерших от водки без всяких преступлений — отказали дыхательные центры, захлебнулись пищей, остановилось сердце, замерз, вывалился из окна, утонул... Об этом можно написать толстенную повесть — историю человеческой глупости.

Но вот об одном виде правонарушений хочу поговорить особо — о пьянстве на автомобильном транспорте.