Застолье
— Мой
муж гостей любит...
— Значит,
человек хороший.
— Ради
них все в доме пропил.
Оглавление
Сперва о «культурном» питье, сторонников
которого обругивают все и везде. Начинаю с него, потому что культурное питье,
как правило, живо застольем. И скажу прямо, что я долго был за умеренное питье.
Да и не только я.
Вот «Листок Ленинградского Дома
санитарного просвещения», пишущий о травматизме. Кончается он так: «Мы далеки
от мысли призывать всех к вступлению в ряды трезвенников... Мы ратуем за
культуру употребления алкоголя, чтобы человек никогда не терял контроль над
своим поведением, был внимателен и осторожен на городских улицах».
Правда, писано это в 1981 году.
Почему я был за культурное потребление
алкоголя? Да потому, что у сторонников умеренного питья много веских доводов.
Борцы за мгновенную трезвость заявляют:
пить умеренно — это антинаучно. Но запретить пить совсем — это антисоциально.
Сторонников умеренного питья упрекают в
пропаганде малых доз алкоголя, упрекают в том, что якобы они говорят о
безвредности этих доз. Но «умеренники» ничего подобного не говорят. Они
утверждают, что лучше малые дозы, чем большие. Лучше умеренное питье, чем
неуправляемое пьянство. Лучше пить виноградное вино, чем хлестать водку, а еще
лучше выпить пива, чем вина. Лучше пить меньше и реже, чем много и часто.
Спросите руководителя любого ранга:
пусть рабочий умеренно выпьет после работы и утром встанет к станку или
перепьет и явится на работу потный и дрожащий? В конце концов культурное питье
— это уже какая-то культура, это уже первый шаг, за которым можно сделать и
следующий — к трезвости.
«Умеренники» мне нравились здравостью
социального мышления: коли невозможна сиюминутная всеобщая трезвость, нужно из
двух зол выбрать меньшее. И разве мы не так поступили? Что значит не ввести
«сухой за кон», но ограничить продажу и производство спиртного? Значит, пить
умеренно. И в этом нет никакого противоречия, ибо государство должно исходить
из уровня сознательности общества. Продажа спиртного, если хотите, мера
вынужденная.
Почему же я ушел от позиции умеренного
питья и теперь стою за полную трезвость?
Продажа государством спиртного не
означает, что его надо пропагандировать. Наоборот, надо призывать не пить и
готовить почву под будущее — к полному запрету алкоголя. Есть причины и другие,
не менее серьезные...
Умеренное питье никак не согласуется с
воспитанием молодежи — допуская за стол рюмку, мы так или иначе «закладываем»
пьянство в будущее поколение. Неприемлемо культурное питье и потому, что люди
все разные и могут спиться от малых доз, ибо грань перехода от выпивок к
алкоголизму незрима и коварна. Никак не подходит понятие «умеренное питье» и к
борьбе с алкоголиками, которым средний вариант не годится — они или пьют, или
не пьют...
Решая проблему пьянства, серьезно ли
подсчитывать, сколько можно выпить, а сколько нет?
Я читал капитальный труд Прыжова
«История кабаков в России», написанный в прошлом веке. И думал, хорошо бы его
переиздать. Столько фактов о пьянстве, столько страсти против него — и боль за
народ.
Но вот читаю: «На основании простого
физиологического закона, что посредством веселого возбуждения облегчается
пищеварение, что среди людей легче естся и пьется,— люди собирались пить
вместе, и в дружеской беседе около вина, в братском столкновении человека с
человеком, завязывалась между людьми социальная жизнь».
Нет, не надо переиздавать эту книгу. Чем
дальше читал, тем больше убеждался, что автор не против пьянства — он против
кабаков, против дикого кабацкого запоя. А застолье и дружеские попойки он
считает формой общественной жизни: «Всякое мирское дело непременно начиналось
пиром или попойкой, и поэтому в социальной жизни народа напитки имели громадное
культурное значение».
Он за пир, гулянье, попойку, застолье,
он за корчму, западный кабачок, бистро, кабаре, пивные, кафе... Он за те
заведения, где можно выпить, поесть и поговорить.
В русских же кабаках скоренько
напивались голой водки до положения риз.
Когда разные должностные лица с Украины
стали роптать, что народ там спивается, то Прыжов возразил, процитировав
какого-то автора: «Простой народ употребляет вино с малолетства; но в вине
предполагается образ дружеского их обхождения и угощения, а не единственно
непомерного пьянства». И затем добавляет уж совсем невероятное: «Редкие из
малороссиян предаются пьянству, хотя пьют все без исключения,— мужчины,
женщины, девушки и дети».
Эти мысли автора идут от его деления:
кабак — плохо, корчма — хорошо. На Украине же процветало, главным образом,
корчемство. Хотя вскользь Прыжов замечает, что корчемство стало сопровождаться
буйством и даже убийствами.
Но не будем судить автора, который еще
не знал про физиологическое действие алкоголя, полагая, что главное заключается
в способе его приема. Скажем ему спасибо за интересную и серьезную книгу.
Я же заговорил о нем, чтобы показать
древность и живучесть застолья.
Вы ходите в гости без предупреждения? Я
не хожу, не принято. Раньше люди заскакивали по пути, забегали на минутку,
приходили скоротать вечерок... Телефонов, что ли, не было?
Теперь люди слишком заняты. Но есть и
другая причина — перед нежданным гостем не успеешь раскинуть купеческий стол.
Не чайком же его потчевать. Теперь в моде размах: если гости, то несколько
десятков; если закуска, то дефицитная; если бутылки, то импортные.
Мне возразят — нашел проблему. Против
гостеприимства и хлебосольства. Столы ломятся? Радоваться надо. Люди гуляют? И
слава богу.
Что же в этих застольях пугает?
Во-первых, их массовость. Это значит,
что в пьянство вовлекается множество людей. Обычно ругают алкоголиков. Но кто
потребляет основную массу спиртного в стране? Не алкоголики, а гуляющее
застолье.
Во-вторых, ошеломляет их частота. Я вот
подсчитал поводы... Выходные дни, которых в году около сотни; праздники, коих
более десятка; месячные отпуска — у двух-трех членов семьи; авансы и получки —
минимум 24 раза в год; праздники семейные, праздники у родственников, праздники
у знакомых и друзей... Пить можно через день — поводов навалом.
В-третьих, через застолье пьянство
пущено в святое святых — в семью, к детям. Ни один алкоголик не вовлечет их
так, как это сделает домашнее веселье с родителями, гостями, шутками и смехом,
рюмками и фужерами. Я знавал родителей, которые подносили школьнику виноградное
вино, считая его полезным,— мол, в южных странах оно входит в рацион, мол, его
дают морякам.
В-четвертых, страшна убежденность, что
застолье — не пьянство. Оно считается естественным, как сама жизнь. Что такое
«бытовое пьянство»? Это пьянство, ставшее бытом. Только вдуматься: между бытом,
то есть ежедневной обыденной жизнью, и пьянством ставится знак равенства.
В-пятых... Впрочем, что считать?
Застолье вбирает в себя все проблемы пьянства и алкоголизма.
Чем же оно живо? Бескультурьем. И пусть
мне не говорят, что все зависит от людей. Вино понижает любые критерии. Если на
столе бутылки, то разговор, сколь интеллектуальным он бы ни был, превращается в
пьяную трепотню...
«...Первая колом, вторая соколом, а
третья мелкой пташечкой». Тосты за здоровье друг друга. Откровенная похвальба.
Ухаживание за чужими женами. «Человека хлеб живит, а вино крепит». Выяснение
отношений. Сальные анекдоты. Ты меня уважаешь? «Пирог ешь, хозяйку тешь; а вина
не пить, хозяина не любить». Умиление от самих себя. Псевдопатриотические
анекдоты про какого-нибудь иностранца, который от рюмки одурел, а наш от литра
поумнел. Хоровое пение якобы народных частушек типа: «Мой миленок не дурак,
вместо чая пьет коньяк; в водке нету витаминов, пейте слабенькие вина». Бега в
гастроном. Выволакивание в ванную перепившего, утихомиривание озверевшего.
Слезные клятвы в любви всех ко всем. «Хмель в компанию принимает, а непьющего
никто не знает»...
Подобные застолья многие видели. И
все-таки приведу записанный мною рассказ одного вечно простуженного человека, с
крупным слезливым носом...
Вы
мне про хобби не говорите. Кстати, оно он или оно? Рассказы про него писали,
анекдоты сочиняли, а этот хобби и в хобот не дует. Мой приятель Миша Перевертун
— у него такая фамилия, но быстро его не перевернешь — имеет международное
хобби: придумывает пословицы народов мира. Например, восточная: необязательно
дружить с бараном, чтобы разбираться в его шашлыке. Или вот придумал эфиопскую
народную мудрость: кто железа не кует, тот и водочки не пьет. Еще одну помню,
только она неприличная, про виноград и солнце.
Вы
мне про хобби не говорите — мне свое надоело хуже тещи. Приобрел я его случайно
при случайных обстоятельствах. Как говорит Миша устами придуманной им
эскимосской пословицы: не было печали, как черти накачались. А хобби у меня
редкое — ходить через день в баню.
Хорошо,
могу и по порядку.
Собрались
у меня отметить убытие тещи в дом отдыха. Я, моя жена Галка, Миша Перевертун,
его жена, тоже, кстати, Галка. Бутылку моя Галка выставила, бутылку Перевертуны
принесли, да бутылка была у меня в заначке. Но, как говорит Мишка, в гостях
пить — не сталь варить. Не хватило, короче. Взяли мы с Мишкой магнитофон, чтобы
по дороге веселей было, и отправились в магазин.
Бутылку
«Пшеничной» купили без приключений. Возвращались парком. Хорошо! Кайф в меру.
Тополя, сугробы, пруды. Минус двенадцать. Фонари матовые. Магнитофон наш орет
на весь парк: «Ах вернисаж, ах вернисаж...» У Мишки «Пшеничная» в сетке, как в
гамаке, покачивается.
Увидел
я маленький каточек, блестевший от света фонарей, и говорю Мишке:
— Прокатимся?
— Ага,
паровозиком.
Обхватил
он меня сзади, разбежались... Что было дальше, лучше не говорить, но я скажу.
Вокруг
нас взвились ледяные горы, и лично я погрузился в мрак и безвоздушное
пространство. Тело обожгло каленым железом, и главное — не понять, где ты. Ну,
думаю, вот смеху-то — умираю. Чувствую, жидкость лезет в рот, скорее всего,
вода — не портвейн же. Стал делать руками, как при невесомости. И сразу
выскочил на поверхность длинной прямоугольной проруби, выдолбленной в пруду для
«моржей». Мишка уже наверху плавает.
Какой-то
старичок проковылял мимо:
— Что
за моржи... В шапках купаются.
Хочу
ему крикнуть, что не «моржи», потому и в шапках, да у меня от холода челюсти не
работают.
— Мелко,—
наконец сказал Мишка, выплюнув дохлого малька.
Вода
по горло. Такого огуречно-зеленого лица у Мишки я век не видел. А глаза под
шапку ушли.
— Дно...
илистое.— Я встал рядом.
— Сюда
бы... самосвал песку, — Мишка отжал меховую шапку и признался: — «Пшеничную»
утопил.
Я,
конечно, его успокоил: .
— Ничего,
я твой магнитофон утопил.
— Завтра
выловим... сачком,— Мишка кляцнул зубами.
Вылезли
мы так: Мишка уперся руками в льдину, а я по его спине,как по наклонной доске.
Само собой, до моего дома мы бежали, чавкая ботинками. Но жены наши, обе Галки,
открыли на звонок дверь и спрашивают с недоумением:
— Граждане,
вам кого?
— Вас,—
рявкнул Мишка и вытащил из уха водоросль.
На
второй день сходил к врачу, поскольку у меня пневмония открылась. Обошлось,
только вот париться через день хожу — никак не согреться. А Мишка отделался
легоньким радикулитом. Правда, ходит теперь смешно, носками внутрь, как
кенгуру. И народные пословицы бросил сочинять. Никогда, говорит, не выбирай из
двух зол, пока не заставят.
О женах я уже писал. Но как без женщин
говорить о застолье? Ведь обжорные столы делают они. Если бы только обжорные...
В одной старинной книге я прочел советы
хозяйке не уподобляться владельцу ресторана и не подавать к обеду острых
возбуждающих блюд, чтобы людей не потянуло на пиво или вино — больше подавать
соков и фруктов. Представляю удивление сегодняшней хозяйки... Какие там
невозбуждающие блюда, когда большинство женщин стол без бутылок не мыслят. И
то: сделать застолье веселым и умным без алкоголя непросто, магазинными и
кухонными хлопотами не обойдешься — тут культура нужна. Проще выставить ряды
бутылок, затуманить всем мозги — и веселье пойдет само.
А есть женщины, которых я зову
«самоубийцами», вернее, «семьеубийцами». Это те, которые принципиально
разрешают выпивать дома, дабы муж не пил на стороне. Не пей за углом, пей за
столом. Но, может быть, я преувеличиваю? Тогда обратимся к социологии.
90 процентов опрошенных женщин в разных
концах страны ответили, что принимать гостей без спиртного неприлично. 90 процентов!
Так чего же мы киваем на рестораны, пивные и рюмочные, где якобы зарождается
пьянство? Нет, там оно продолжается, а зарождается в семье, в квартире, в
застолье. Все эти рестораны и бары — места общественные, там не распояшешься. А
квартира — идеальное место для пьянства. Что хочешь, то и делай.
Я упрекал жен в потакании
пьяницам-мужьям. Теперь этот упрек хочу повторить под новым, более серьезным
углом...
Разрешая пить дома и устраивая застолья,
хозяйка пускает алкоголь в семью. Пуская бутылку в дом, женщина узаконивает
пьянство, превращает его из закоулочного и подворотного, из тайного и
постыдного в открытое, откровенное. Так и хочется спросить этих женщин словами
Льва Толстого: «Как же, зная, что употребление пьяных напитков есть зло,
губящее сотни тысяч людей, я буду угощать этим злом друзей, собравшихся ко мне
на праздник, крестины или свадьбу?»
Итак, застолье я считаю главным и
массовым путем в пьянство. Но почему именно застолье? Доведись мне писать
диссертацию по вопросам пьянства, я тему обозначил бы так — «Психология
застолья».
Большущая очередь в бар. Прохожие,
особенно пожилые, ворчат, что много развелось баров и пьяниц. Давайте
разберемся...
В баре коньяк, сухое вино, кофе,
шоколад, музыка и полутьма. Почему бы всем этим одиночкам, парочкам и компаниям
не купить бутылок и того же шоколада в магазине и не выпить в другом месте?
Может быть, им нужна музыка и полутьма? Взяли бы магнитофон и шли бы в
скверики, дворы, парадное. Может, они протомятся часа полтора в очереди ради
чашечки кофе, которую тоже можно сварить дома?
Ответ элементарен: они пришли ради
общения, или, если хотите, ради застолья. И не правы ворчливые прохожие:
молодежь идет в бар не общаться, чтобы выпить; а она выпивает, чтобы общаться.
Как-то я, будучи в гастрономе, обратил
внимание на то, что молодые волокли из винного отдела водку, а пожилые —
портвейн. И когда один из этих пожилых отделился от своих товарищей, видимо
рабочих, и спросил у меня насчет ближайшей булочной, я заметил:
— Портвейн-то, говорят, вреднее водки.
— А мы беседовать любим.
Верно, после водки не пообщаешься.
Где-нибудь на травке или на доминошной фанере эти обстоятельные рабочие
раскинут свое застолье.
Психология застолья проста. Человек —
существо коллективное и стремится к общению с себе подобными. Застолье же есть
самый естественный и простой способ общения. Я утверждаю, что большинство
пьющих в застолье совсем не жаждут алкоголя, как такового, большинство людей
отмечает праздники, ходит в гости, гуляет свадьбы, собирается на дни рождения
все-таки не ради водки. Ради веселья, ради общения. А вино бежит рекой, потому
что иначе веселиться не умеют.
Лицо, прилипшее к застольям, проходит
три этапа...
Первый. Как правило, это молодой
человек, вступающий в жизнь. Он знает, что пьянство безобразно, и пить не
намеревается. Его тянет к общению. И вот он в застолье. Поднесенная рюмка ему
не понравилась (думаю, что у девяноста девяти процентов людей впервые
попробованная водка вызвала отвращение). И молодой человек дал себе слово
впредь эту гадость не пить. Казалось бы, цикл завершен: человек попробовал, не
понравилось, отказался. А общение? И тогда вступают в силу законы застолья.
Во второе сборище водка молодому
человеку тоже не понравилась. И в третье, и в четвертое... А в пятое? Вроде бы
ничего, пошла. Стал бы он один проделывать подобные эксперименты с водкой?
Никогда. В одиночку, без психологической поддержки пить не начинают. Пьянство —
явление коллективное. Даже алкоголики редко пьют в одиночку.
Первый этап закончился. Начался второй,
который может идти много лет. Застолье делается для человека особой формой
существования. Свободное время, дружбу, знаменательные дни, деловые отношения —
все он выражает через застолье. Он не алкоголик и может жить без спиртного, но
он не может жить без пьяного шумка и хотя бы легкой пирушечки.
Теперь я хочу высказать одно
соображение...
Алкоголиком считают человека с
болезненным влечением к спиртному. Правильно. Я утверждаю, что есть и
неболезненное влечение к спиртному, или, выражаясь иначе, болезненное влечение
к застолью, когда человек без него не может жить. У алкоголика тяга к вину
физиологическая, у пьяницы — социальная. Пьянство — это болезненное влечение к
застолью.
Я знаю клубы и различные объединения
бывших пьющих людей. Они много чего делают сообща, но любимейшее их дело —
застолье. Разумеется, с чаем и пирогами.
На моем этаже в отдельной однокомнатной
квартире когда-то жил расхристанный пьяница. Высшее образование, инженер,
здоровый мужчина средних лет. Соседей донимал он застольями, шум которых
прошибал не один этаж. Эти застолья собирал он классически: приводил
сослуживцев, приглашал приятелей, находил каких-то родственников и знакомых
родственников, а уж если никого не подворачивалось, шел к магазину и вел домой
случайного жаждущего. Непременно ежедневное застолье. Утрами то один, то другой
сосед по площадке не могли открыть дверь, подпираемую с той стороны
каким-нибудь спавшим алкоголиком.
На него жаловались, предпринимались
какие-то меры, застолья шли приглушенно, но потом вновь шарахали по этажам...
Однажды этого инженера увезла машина
«скорой помощи» с каким-то приступом. Не было его долго, месяца три. Вернулся
он похудевший, сосредоточенный, трезвый. Объявил, что теперь не пьет.
Мы вздохнули с облегчением.
И вдруг в первое же воскресенье в его
квартире взревел магнитофон, и пьяные голоса вырвались на лестничную площадку.
Соседи вскипели — до каких пор?
Инженера вызвали из квартиры. К
недоумению соседей, он был трезв, как стеклышко. Извинился за гостей, шум унял,
но застолья продолжал собирать исправно. Сам не пил, сидел, разговаривал,
слушал и потом развозил по домам очумевших гостей.
Зачем он это делал? Привык к застолью?
Вспоминал выпивки? Боролся с одиночеством? Таким образом утолял жажду общения с
людьми?
Думаю, тут есть что исследовать
психологам и социологам...
У многих этот второй этап переходит в
третий. Со временем, с нарастающим количеством застолий, пьянство и общение
меняются местами. Гулявший все еще искренне думает, что к столу его тянет
общение с людьми, а спиртное не интересует. Но, увы, теперь он пьет не ради
общения, а общается ради выпивки. Человек стал алкоголиком.
