Научная литература

Читать сначала

1)  . Служит ли производство алкоголя источником богатства на­родов!?

Алкогольное производство — это ненасытная бездна, куда про­валиваются страшные массы человеческого труда и произведений почвы, предназначенные не только не принести пользы че­ловечеству, но причинить ему вред и сделать его нищим.

Выгоды нескольких землевладельцев, пивоваров, виноторговцев и трактирщиков, выгоды государства, если оно ста­новится на сторону водочных заводчиков, — это фиктивные выгоды, призрачное богатство, оборотный стороны которого — обеднение и тяжкий вред для народа, в отношении его здоровья и питания, в отношении его экономической и нравственной жизни. Поистине лучше камень вместо хлеба, чем водка.

Даже-выгоды стран, которые, как Франция, более производят вина, чем потребляют, нисколько не правильнее прочих.

Господа! Лицом к лицу с такими фактами каждый мыслящий человек должен удивляться только тому, что борьба против алкогольного бедствия так медленно подвигается вперед. Это происходит главным образом оттого, что люди все еще в большей части случаев похожи на овец, которых Рабле так превосходно изобразил, и которые все попрыгали в море, как только Понург бросил туда передового барана[1]. Существует привычка к подчиненно внушениям, к непро­думанной вере в авторитеты. Делают то, что другие, не от­давая себе отчета почему. Потом инстинктивно подыскивают причины, натянутые отговорки, чтобы своему бессмысленному поведению придать вид логичности, разумности, целесообразно­сти, а на самом деле пьют они только по привычке, вызван­ной и поддерживаемой подражанием.

При этом значительную роль играет страх насмешек; точно школьники, которые боятся сделать иначе, чем другие. Сколько людей признавалось мне в этом! Такова судьба всех необыденных мыслей и действий. Ведь даже гениальные нововведения и открытия встречаются насмешками и глумлениями. Это должно утешать нас.

Роль, которую играет алкоголь в студенческой жизни, к сожалению, представляет одну из самых грустных глав этой грустной истории. Я не знаю студентов северных стран, но я могу сказать, что большую часть своих духовных сил университетская молодежь в Германии, в Швейцарии, в Австрии, даже во Франции буквально топит в пиве, в вине и в абсенте.

Шутовское принуждение и обезьянье тщеславие, который ввел в моду пресловутый «Saufeomment»[2] немецких студентов (достаточно характеризуемый одним своим именем) принад­лежать, бесспорно, к самым гнусным наростам нашего цивилизованного столетия. Это самая яркая духовная нагота, самое очевидное testimonium paupertatis[3]), глупее которого вряд ли могла отыскать себе университетская молодежь, ду­ховная надежда народа. Господа студенты часто смеются над дамскими парижскими модами, — я тоже заклятый враг этих безвкусных, рассчитанных на ежегодную перемену, обезьяньих мундиров, которые, впрочем, имеют с обычаями употреб­лять алкогольные напитки то общее, что и те и другие служат главным образом к наполнению карманов разных спекулянтов. Но насколько еще глупее и еще антиэстетичнее студенческая мода пьянствовать? И это называется Fidelitat![4]) Да, чудный Fidelitat с заплетанием языка, с пошатыванием, с драками, с блеваньем и головными болями, Fidelitat, в котором находят гениальным самое колоссальное тупоумие, извиняют и восхищаются самыми пошлыми грубостями и свинством. Вы мне возразите, что дисциплина корпораций препятствует крайностям, — я не отрицаю этого и потому не хочу ничего говорить против остального, несколько средневекового направления студенческих корпораций. Не будь этого несчастного Trinkcomment, да еще дуэлей, то я первый готов вос­хищаться и превозносить студенческие союзы. Но разве не могут эти союзы и без возбуждающих горячительных напит­ков преследовать с тем же успехом свои задачи, возбуждать стремления к прекрасному и доброму, заботиться о развитии духовном и физическом; разве не могли бы существовать, при условии трезвости своих членов, общества гимнастические, музыкальные, певчие, драматические, научные, общества искусств, литературы, общества, разрабатывавшие социальные вопросы, общества народного образования и т. д.?

При чем тут, при всех этих благородных стремлениях, возвышающих университетскую молодежь и помогающих её развитию, при чем тут это несчастное, роковое для многих болото вина, пьянства, одурения, которое ломает и обессиливает все живое, делает людей грубыми, пошлыми, тупыми, губит все идеальные стремления? Я думаю, господа, есть только одно средство выкарабкаться нам из этого университетского одуряющего болота: это образование студенческих обществ трезвости, которые посвятили бы себя вышеназванным задачам и мужественно вступили бы в борьбу с обществами невоздерживающихся. Не может быть вопроса о том, кто одер­жит победу. Но всякое начало трудно. Вы встретите сначала насмешки, издевательства, недоверие, презрение, шутки, прижимки, потом злобу, ругательства, вас, может-быть, и оскорбят, даже и поколотят: при нравах, господствующих в пивных и ресторанах, эти приемы интеллектуальной борьбы часто практикуются и именно там, где, казалось бы, им уж никак не место, среди университетской молодежи; большинство не находит нужным церемониться с меньшинством. Но победа останется за тем, кто будет силен духом: за убеждением, за искренностью, за добром, за истиной. Там, где наука сталкивается с предрассудком, нравственный подъем с нравственным падением, добро и красота со злом и безобразием,—погибают предрассудки, безнравственность, зло и безобразие. Наше оружие слишком хорошо и слишком здорово нравственно и физически, чтобы мы не восторжествовали в конце концов.

Но, господа, не забывайте, что оружие не есть цель. Воздержание не следует, делать идолом, который заменил бы по­пойки и на котором бы мы успокоились: воздержание есть только средство освободиться от дурмана и направиться к бо­лее высоким целям. Поэтому студенческие общества трезво­сти должны с энергией работать во всех областях духовной жизни, чтобы привлекать к себе не только мечтателей, но всех студентов с лучше направленной умственной деятель­ностью. Мы вовсе не хотим сделаться аскетами с мрачными лицами, но жизнерадостными, деятельными людьми, которые умеют и пользоваться жизнью и мужественно бороться за истину.

Мы вовсе не хотим подавлять естественных и здоровых человеческих потребностей и удовольствий; мы только хотим держать их в пределах нравственного развития человечества, которое непременно должно опираться на здравую гигиену, хотим подчинить эти удовольствия нравственным и эстетическим целям, направленным к ясно сознанному человече­скому счастью.

Выше я уже сказал о могущественном двигателе людей, о любви. Теперь прошу вашего позволения сказать об этом еще несколько слов[5].

У низших животных есть только половая потребность, но любви нет. У животных с несколько высшей организацией мы уже видим, что самцы защищают самок и обнаружи­вают привязанность к ним; видим у одних материнскую любовь, у других отцовскую, в чем уже заключаются за­чатки семейственности. У общественных животных: у муравьев, пчел, обезьян мы уже видим, что индивидуумы жертвуют общине своей жизнью и своими похотями.

Человеку, как существу высшему, духовному и живущему общественной жизнью, было предначертано развивать семейную жизнь и высшую любовь, то-есть взаимные жертвы отдельных лиц сначала в пользу своей подруги, своих детей, своих родителей, а потом в пользу отечества, человечества, в пользу идеальных целей. Из повального совокупления животных и некоторых низших рас развилось и все более и более развивается единобрачие, которое должно основываться не на принуждении и искусственных постановлениях, а на искрен­ней любви. Трудная и высокая задача будущих социальных наук состоит в том, чтобы согласовать семейную жизнь с высшими социальными интересами всех людей. Это неизбежно при дальнейшем развитии нашего общественного организма. Но высшая любовь, служащая основой человеческому роду, семья никогда и ни в каком случае не может быть принесена в жертву наслаждению, требующему гибели другого. Это было бы шагом назад, началом конца, возвращением к повальному совокуплению, к половым инстинктам низших животных, к грубой эгоистической чувственности. Такое возвращение есть не только чудовищность, есть прямая невозможность. И потому нынешнее стремление к общественным реформам или будет нравственно, то-есть здорово, или оно, как все другие проти­воестественные причуды, которые выдумали теоретики, как всякий цинический разврат и все излишества эгоистической чувственности, погибнет и будет заменено чем-нибудь другим.

Напомню вам о чувственно-материальной школе известных псевдолиберальных мыслителей, о распутных реформаторах и романистах, точно так же о тех бессознательных и сознательных обманщиках, которые воображают достигнуть своей цели, возбуждая народ к ненависти, к эгоизму, к чувственным удовольствиям, возбуждая в нем презрение к высшим формам любви.

Для уничтожения этой чувственной школы, с таким цинизмом объявляющей утопиями все идеальные стремления, доста­точно того естественного процесса разрушения, который она сама неминуемо производит. Чтобы возбудить удовольствия на се­годня и на завтра, она пренебрегает предупреждением о бедствиях и горе позднейших дней. Но обманутая любовь, обма­нутые надежды, алкоголизм и венеричесмя болезни наперебой работают, чтобы доказать им их несостоятельность. Взгля­ните только на этих издевающихся циников через 20—30 лет, когда они обратившись в нравственные и физические развалины, оставленные всякой любовью, одаренные потомством, нравственно и физически изуродованным, с злобными, но бессильными желаниями, будут покидать свет, в котором они причиняли только несчастья. Неужели можно думать серьезно, что будущее принадлежит им? «Но есть исключения, — скажи­те вы мне. — Бывают хитрые лисицы, которые спасают при этом шкуру свою и своих детей и набивают кстати себе карманы». Может быть. Нет правила без исключения. Но если бы мы могли проследить истории их потомства, то мы наверное нашли бы, что оно или поднялось, благодаря более высокой нравственности, или, идя по стопам родителя, впоследствии должно было погибнуть. Ничего не останется неподвижным в нашем миpе движения и эволюции.

Господа! Раньше была аристократия родовая. Вследствие материального развития, которое, мне хочется сказать, вытерпело человечество, благодаря слишком быстрым открытиям и промышленным выгодам, прежняя аристократия заменилась новой, аристократией денег, аристократией маммона.

Несмотря на внешний блеск и призрачную силу, и она теперь страдает внутренними инфекционными болезнями: слабостью, изнеженностью и вырождением вследствие чувственных удовольствий и безнравственности.

Аристократия будущности есть аристократия духа, и вы, го­спода студенты, вы представляете тот человеческий материал, из которого она должна возникнуть и возникнет, потому что нельзя допустить, чтобы аристократия денег была заменена аристократией тупости и грубости. Но заметьте следующее: душу нельзя делить искусственно на ум, сердце, волю и совесть. Только гармоническому развитию нашей мозговой деятельности принадлежит будущее. Надеяться основать будущую обществен­ность на «чистом интеллекте» с умно-рассчитанным эгоизмом странно! Это химерические бредни ограниченных материaлистов, которые ничего не понимают в психологии. Без нравственных представлений и потребностей, без совести, сердца, истинной любви, без способности к самопожертвованию, без подчинения низших наших естественных потребностей высшим духовным стремлениям, которые одни могут обеспечить за нами и нашими детьми здоровое развитие, —  без всего этого невозможны никакие социальные реформы, невоз­можно никакое счастье.

Нужно ли мне в заключение выставлять связь этих социально-этических набросков с вопросом об алкоголе?

Алкоголь, который повышает на мгновение душевную дея­тельность, чтобы потом заглушить ее, который медленным, незаметным отравлением нашего мозга притупляет прежде всего наши высшие нравственные чувства, мысли и волю, который делает нас еще более зверями и еще более грубыми, чем мы уже есть, который, кроме того, разрушает в заро­дыше наши будущие поколения и уродует их, алкоголь — са­мый заклятый враг будущности человеческого рода. Мы долж­ны всеми-нашими силами и средствами стремиться искоренить его и не успокоиться, пока нам не удастся окончательно и решительно сослать его в химическую лабораторию, где он, наравне с морфием, опиумом, кокаином и гашишем, станет на ряду со всеми другими ядами.

Алкоголь, в связи с идолопоклонством золотому тельцу, есть истинный дьявол нашего столетия. Дай Бог, чтобы XX столетие уничтожило и того и другого!

Только тогда наше человечество пойдет навстречу новой, более счастливой, будущности.

Для осуществления этого нужна помощь развитых умов университетской молодежи, нашей вечной alma mater, которая представляет духовный капитал будущего.

Будьте с нами, господа, не идите против нас!

Отчего я, недавно объезжая Норвегию, радовался, глядя на веселый, трезвый, честный деревенский народ, подобного кото­рому я еще никогда не встречал, который весело, без не­пристойностей, играет и поет в праздники, вместо того, чтобы, как, к сожалению, так часто бывает у нас, наполнять грубыми и пьяными людьми улицы, делая их страшными для прохожих? Отчего, наоборот, я нахожу здесь, в больших городах, почти то же самое пьянство, как и у нас? Разве не прямой долг всех образованных людей, чувствующих и думающих нравственно, бороться заодно с нами? Неужели мы допустим, чтобы простой народ пристыдил нас, идя впереди нас в воздержании?

Я заканчиваю эту беседу настоятельным воззванием, на­стоятельной просьбой ко всем образованным мужчинам и женщинам, но особенно к посредникам знания и, прежде всех, к медикам: обдумайте и, прежде всего, изучите научно вопросы трезвости, вместо того, чтобы объявлять нас без доказательств сумасшедшими фанатиками. По крайней мере, попробуйте один из приемов экспериментального сравнительного изучения: попробуйте бросить сами хоть на некоторое время даже умеренное употребление спиртных напитков. Обществен­ный вопрос такой важности стоит этого столь маленького труда.

К О Н Е Ц