Перестройка и гласность открыли широкую
возможность для обсуждения таких некогда запретных тем, как наркомания и
токсикомания. Длительное замалчивание этих проблем не способствовало улучшению
наркологической помощи тем, кто попал в зависимость от наркотических или
токсических веществ. И эпидемиологические исследования в этой области начались
совсем недавно.
Приведем некоторые из полученных данных.
По сообщениям МВД СССР, на учете в
органах милиции на 1987 г. состояло 130 300 лиц, употребляющих наркотические и
токсические вещества, включая 51 900 больных наркоманиями и токсикоманиями,
зарегистрированных также и в наркологических учреждениях. Среди последнихнаибольшая часть — 58 процентов — рабочие.
Женщин 11,7 процента. Треть от общего
числа больных ранее были судимы.
Столь высокий процент ранее судимых
объясняется двумя обстоятельствами: многие приобщились к наркотикам, попали в зависимость от них, будучи связанными с преступной средой; часть больных
подвергалась уголовным наказаниям по статьям 224 и 225 УК РСФСР за различные
манипуляции с наркотиками, в частности их потребление.
Криминогенность контингента
наркологических больных, особенно наркоманов, накладывает отпечаток на все
проводимые лечебно-профилактические мероприятия. Не только общественное мнение,
но и законодательство в нашей стране характеризуется жестким отношением к этой
категории больных (и правонарушителей одновременно). Например, в 1986 г. среди
общего числа привлеченных к уголовной ответственности были лишены свободы 34
процента нарушителей закона, а среди наркоманов — более 80 процентов.
Разумеется, законодательные меры борьбы
с распространением наркотиков необходимы, но нельзя с одними и теми же мерками
подходить к продавцам наркотиков, наркомафии и ее жертвам. В особенности если
жертвы — больные — добровольно обращаются к наркологам. Таких больных немного —
17,2 процента от общего числа, и доля их с 1983 г., к сожалению, падает. А
большинство наркоманов — 58,8 процента — поступают на лечение в результате
административного давления, из-за угрозы уголовного наказания.
Наша практика анонимного
консультирования больных наркоманиями (пока разрешенного лишь в виде
эксперимента в отдельных регионах страны) показывает, что желающих добровольно
лечиться значительно больше. Нередко это люди, которые занимают должности,
«несовместимые» с диагнозом наркомании. Для них его обнародование немедленно
повлечет за собой увольнение с работы (водители автотранспорта, руководители,
военнослужащие и т. д.). Многих отпугивает сложившаяся практика «двойного
клеймения»: обратившегося за помощью наркомана обязательно ставят на учет и в
наркологическом учреждении, и в специальном подразделении МВД по борьбе с
наркоманией. Добровольное обращение снимает с больных ответственность за
прошлые нарушения законодательства. Однако каждый нарколог, как и каждый
больной, знает, что вероятность «срыва» — однократного или многократного —
велика. Совсем не исключен и рецидив заболевания. В таких случаях врач вправе
(а по инструкциям и обязан) уведомить о случившемся сотрудников милиции. А им
будет нетрудно уличить больного в нарушении закона,— приобретая наркотик,
принимая его, он совершает преступное деяние.
Несовершенство сложившейся практики
очевидно. Как минимум, следовало бы предоставить врачу право решать, надо ли
привлекать в помощь милицию. А возможно, как это принято в ряде цивилизованных
стран, в административном или даже уголовном порядке наказывать врача, разглашающего
врачебную тайну. Преимущества такой постановки дела очевидны: во-первых,
удалось бы объективнее оценить размеры проблем наркомании и токсикомании;
во-вторых, желающим избавиться от зависимости была бы оказана соответствующая
помощь; в-третьих, можно было бы начать широкомасштабную работу по
предупреждению СПИДа среди наркоманов и их близких — она не терпит
отлагательств.
Косвенным позитивным следствием таких
изменений стало бы столь необходимое в связи с ростом проблемы наркоманий
повышение квалификации наркологов в работе с наркоманами и их родственниками. В
настоящее время процесс повышения их квалификации крайне затруднен из-за
многопрофильной ориентации наркологических учреждений, особенно амбулаторных. В
самом деле, любой нарколог наркологического диспансера, например районного,
обязан принять на лечение больных алкоголизмом, наркоманиями и токсикоманиями,
а также, разумеется, параллельно работать с членами семей больных. В
действительности нарколог с трудом справляется (а чаще не справляется) с
больными алкоголизмом. На их родственников остается уже минимум времени и сил.
Больных наркоманиями и токсикоманиями наркологи, как правило, стремятся
направить в специализированные стационары, которых очень мало — на весь
Ленинград, к примеру, только один на 60 коек. Нередко наркоманов и токсикоманов
по 2—5 человек рассредоточивают по отделениям, где лечатся больные
алкоголизмом, что тоже нельзя признать лучшим выходом из положения. Во-первых,
им не удается в таких условиях оказать полноценную помощь. Во-вторых, в общении
между собой больные обогащаются отрицательным опытом.
Добавим, что перегрузки, испытываемые
наркологами, фактически лишили их возможности лечить страдающих никотинизмом.
Они очень редко обращаются в наркологические учреждения, потому что знают —
помощи там получить не удастся. Кстати, в лечении табакокурения нуждается
подавляющее большинство больных алкоголизмом, наркоманиями и токсикоманиями, но
до этого уже просто ни у кого не доходят руки.
Если прибавить к сказанному обычную неустроенность
наркологических учреждений, а нередко и антисанитарные условия содержания
больных, грязь, становятся понятными нежелание лечиться там и пессимизм в
отношении его результатов.
Наркологические больные постоянно
участвуют в так называемой трудотерапии, нередко на промышленных предприятиях,
успевая за 2—3 месяца лечения заработать деньги для больницы. И сами они
получают 70— 90 рублей в месяц за такой труд, что существенно для многих, так
как больничные листы наркологическим больным в нашей стране не оплачиваются.
Эту ситуацию трудно признать нормальной
по ряду причин. Прежде всего, трудотерапия поглощает большую часть дневного
времени больных, когда они должны были бы заниматься психотерапией вместе с
врачами и медицинскими психологами. В конце рабочего дня и у больных меньше
энергии для участия в каких-то программах психотерапии, и медперсонал реже
остается на работе в вечернее время. Права отказаться от трудотерапии у больных
нет, — это может быть расценено как нарушение режима и повлечет выписку с
неприятными последствиями — сообщением на работу, конфликтами в семье и т. п.
Да и больные, нуждающиеся в деньгах, не склонны отказываться от приработка.
Лучше было бы, на наш взгляд, оплачивать им больничный лист (как это делается
во многих странах) и больше времени выделять на лечение и психотерапию, а также
на благоустройство отделения силами самих пациентов, участие в культурных
мероприятиях.
Аналогична ситуация при принудительном
лечении больных алкоголизмом и наркоманиями в лечебно-трудовых профилакториях,
а также и в воспитательно-трудовых колониях для несовершеннолетних больных с
такими же диагнозами. Только здесь ситуация усугубляется более жестким режимом
содержания, как правило несовместимым с задачей формирования сознательных
установок на трезвый, здоровый образ жизни. Результаты лечения в подобных
учреждениях, как известно, крайне низки. А накапливающаяся за время пребывания
там агрессивность, помноженная на отрицательный опыт, обеспечивает рост
преступного поведения после выхода из названных учреждений. На сегодняшний день
они выполняют главным образом одну полезную функцию — изолируют от родных и
ближайшего окружения больных с асоциальными тенденциями поведения.
Приведенные обстоятельства могут
объяснять низкую выявляемость больных. По-видимому, на лечение самостоятельно
или под давлением извне обращаются те, кому нечего терять. Тем, кто боится
общественного порицания, дорога в наркологические учреждения пока заказана.
Одна из таких категорий — женщины. По данным Минздрава СССР, в целом по стране
среди впервые поступивших на лечение от наркоманий и токсикоманий 87 процентов
составляют мужчины и 13 процентов — женщины. А в республиках это соотношение
различается и зависит от уровня эмансипации женщин, исторически сложившихся
отношений полов. Так, в Армении все 100 процентов впервые обратившихся за
лечением были мужчины, тогда как в Латвии среди них оказалось 39 процентов
женщин. Можно предположить, что развитие анонимных форм наркологической помощи
увеличит прослойку больных, не решающихся в настоящее время обращаться к
наркологам из-за страха приобрести несмываемое клеймо наркомана или наркоманки.
Каковы же социальные приметы впервые
обращающихся к наркологам больных на сегодняшний день? По данным Минздрава
СССР, половина из них — неработающие, 35,8 процента — представители рабочего
класса, 4,3 процента — служащие, 3,7 процента — студенты, 0,9 процента —
медицинские работники. Представителей интеллектуального и творческого труда
(художников, артистов и т. д.) в этом перечне очень небольшой процент
(варьирующий, конечно, в зависимости от региона).
Показательны и возрастные параметры
впервые обращающихся за лечением. 68,1 процента составляют больные от 21 до 35
лет, 10,2 процента — молодежь 19—20 лет, 8,3 процента — те, кому меньше 19 лет.
Думается, что процент тех, кто старше 35 лет, мог бы быть существенно выше при
условии гарантии анонимности обращения за наркологической помощью.
Существенное влияние на
распространенность наркоманий и токсикоманий (так же как и алкоголизма)
оказывают традиции, доступность веществ, способных вызывать зависимость.
Алкоголизация издавна была распространена в Европе, тогда как употребление
наркотиков — в Азии. И хотя в последние десятилетия соотношения меняются,
названное различие между двумя культурами сохраняется, в том числе и на
территории Советского Союза. Приведем данные по республикам.
Сравним только два соотношения — между
показателями больных алкоголизмом и нарко- и токсикоманиями в РСФСР и в
Туркменистане:
в РСФСР —17,9 на 2009, или 0,89
процента, а в Туркменистане — 129,9 на 442, или 29,39 процента. Разница весьма
существенная. Однако сравнения между республиками проводить довольно сложно.
Кроме уже отмечавшихся причин имеют значение эффективность работы
наркологической службы и активность органов внутренних дел в борьбе с
распространением (выращиванием, производством, куплей-продажей) наркотических
веществ.
Несомненное влияние на динамику
наркоманий и токсикоманий оказывает и доступность алкоголя. Об этом
свидетельствует значительное сокращение его производства и продажи после
известных директивных документов партии и правительства, обнародованных в мае
1985 г.
Как известно, в результате резкого
сокращения сети магазинов, продававших спиртные напитки, и других
запретительных мер фактическая продажа водки и ликеро-водочных напитков в 1987
г. составила 123,3 млн дал, что оказалось на 96,7 млн дал меньше объемов,
предусматривавшихся Постановлением Совета Министров от 7 мая 1985 г. С большим
опережением осуществлялось также сокращение продажи вина. В итоге по сравнению
с 1984 г. затраты населения на покупку алкогольных напитков сократились на 5
млрд рублей в 1985 г., на 15,8 млрд рублей в 1986 г. и на 16,3 млрд рублей в
1987 г. А всего за эти три года — более чем на 37 млрд рублей.
Как отреагировало на эти меры население?
Оно чаще стало прибегать к услугам спекулянтов спиртными напитками. Любопытно,
что среди этой категории правонарушителей, выявленных в 1987 г., каждый десятый
оказался торговым работником.
В 1985 г. к ответственности за
самогоноварение было привлечено 30 тыс. граждан, в 1986-м — 150 тыс., а в
1987-м — 397 тыс.
Со второй половины 1986 г. в стране
резко возросла продажа сахара. Так, в 1987 г. она составила 9280 тыс. тонн, что
по сравнению с 1985 г. больше на 18 процентов (в настоящее время сахар почти
повсеместно продается по талонам). По данным Госкомстата, в 1987 г. на
самогоноварение израсходовано 1,4 млн тонн сахара, что приблизительно равно
140—150 млн дал самогона и практически компенсировало сокращение продажи водки
и ликеро-водочных изделий.
Резко возросла также покупка населением
препаратов бытового назначения, содержащих спирт или одурманивающие токсические
вещества (одеколоны, зубные пасты, клеи, кремы для обуви и др.), для
употребления их не по прямому назначению. В частности, продажа клея БФ возросла
с 760 тонн в 1985 г. до 1 тыс. тонн в 1987 г.; жидкости для очистки стекол за
тот же период — с 6,5 до 7,4 тыс. тонн.
Спрос населения на
парфюмерно-косметические товары в 1983—1984 гг. не превышал 3,2 млрд рублей, а
в 1987 г. их продано на 4,5 млрд рублей.
Все перечисленные цифры свидетельствуют
о недостатках проводившейся антиалкогольной политики[1].
В 1987 г. употребление самогона,
спиртосодержащих препаратов и других одурманивающих средств привело к
отравлению более 44 тыс. человек, из которых 11 тыс. погибли. И наконец,
показатель, представляющий интерес для проводимого нами анализа,— количество
впервые регистрируемых в течение года больных наркоманиями увеличилось с 9 тыс.
человек в 1985 г. до 20 тыс. в 1987 г.
Правда, нельзя не учитывать еще два
обстоятельства. Первое — во многих странах наблюдается рост потребления
наркотических и токсических веществ (особенно в последнее десятилетие). Наша
страна, к сожалению, не является исключением. И второе — рост проблем
наркомании и токсикомании в сочетании с полученным в результате политики
гласности правом активнее выявлять тех, кто попал в зависимость к этим
веществам, позволил зарегистрировать большое количество больных. И все же
влияние непродуманных запретов на продажу алкогольных напитков на рост
наркоманий и токсикоманий отрицать трудно. Следующая таблица наглядно
показывает резкий рост впервые выявленных больных в 1986 г. по сравнению с 1985
г. (данные 1980 г. условно приняты за 100 процентов):
Несмотря на столь неблагоприятную
картину нарастания проблем наркомании и токсикомании она многим непосвященным
кажется не такой уж неблагоприятной, как, скажем, в Северной Америке — в США и
Канаде. Но это только на первый взгляд.
В одном из районов Москвы анкетирование
школьников, учащихся ПТУ и техникума, выявило, что 10,1 процента имели опыт
употребления наркотических и токсических веществ[2].
А вот короткие резюме некоторых других
исследований:
к 7-му классу школы с наркотическими и
токсическими веществами знакомятся от 5 до 15 процентов учащихся, а среди
старшеклассников — 20 процентов;
в московских учебных заведениях эти
вещества пробовали 22 процента учащихся ПТУ и 15 процентов студентов;
в 1987 г. был проведен опрос 3 тыс.
студентов из 20 вузов Москвы, Киева и Краснодарского края. Те, кто признался в
немедицинском потреблении одурманивающих веществ, в 26,9 процента случаев
начали это делать в армии[3].
Иногда информацию о размерах
употребления наркотиков в нашей стране иначе как шоковой не назовешь. Так,
«Комсомольская правда» в номере от 18 марта 1987 г. сообщила о результатах
опроса в одном из ПТУ Вильнюса. На первом курсе в этом ПТУ не имели опыта
употребления одурманивающих веществ 58 процентов, а на третьем — только 3,9
процента. Хочется думать, что подобных учебных заведений в стране мало. Из
приведенных данных можно сделать вывод отом,
что мы очень плохо знаем реальную картину распространенности наркоманий и
токсикоманий. По разным причинам (о некоторых уже говорилось) на учет берется
лишь незначительная часть реальных и потенциальных наркологических больных.
Например, из 970 обучающихся в одном из ПТУ на учете у нарколога стояли лишь 6
человек, а из 100 опрошенных 40 (!) признали, что потребляли или потребляют
наркотики[4].
И еще пример. По данным анонимного
письменного опроса школьников в возрастных группах 14—17 лет, хотя бы один раз
пробовали дурманящие вещества от 10 до 35 процентов, и при этом никто из них не
состоял на учете в подростковом наркологическом кабинете[5].
Мы так часто повторяем детям и
подросткам, что «наркотики — белая смерть», «один раз попробуешь — затянет
навсегда». Почему же они идут на опасные эксперименты? Авторы цитировавшегося
опроса отмечают, что пример компании сверстников сильнее страхов и запретов. А
проводимая профилактическая работа зачастую имеет обратный эффект из-за
категоричности и морализирования, неактуальных для подростка разговоров о вреде
дурманящих веществ для здоровья.
Вспоминается случай из практики. Одного
из авторов этой книги пригласили в техникум для беседы с учащимися первого
курса о вреде токсикомании. Перед встречей с аудиторией завуч сказала, что
никто из учащихся не замечен в употреблении дурманящих веществ, и согласилась
не присутствовать на беседе, чтобы не мешать откровенному обмену мнениями. И он
действительно состоялся. На вопрос о том, приходилось ли ребятам пробовать
наркотические или токсические вещества, двое мальчиков ответили утвердительно.
Оба признались, что вдыхали пары бензина в компаниях сверстников. Но одному из
них это не пришлось по вкусу, а второй, Сергей, пристрастился к такому занятию.
В течение двух лет вместе со своим 16-летним приятелем 2—3 раза в неделю
собирались с группой ребят на чердаке и «балдели». Под действием интоксикации
«смотрели» мультфильмы, радуясь, что могут управлять их содержанием.
Постепенно, правда, оно становилось все более страшным, но и это не пугало —
делились, придя в себя, друг с другом впечатлениями от «просмотров». И были эти
«видеосеансы» одной из главных отрад Сергея. Об этом не знала его мама, с
которой они жили вдвоем много лет (отец ушел из семьи, когда сыну было 4 года).
Любопытно, что никто не замечал пристрастия подростка. Мать иногда спрашивала,
почему от него пахнет бензином. Он отвечал, что ремонтирует мотоцикл приятеля.
Особых нарушений здоровья, в том числе психического, он не замечал, но
чувствовал, что втянулся. Пробовал бросить — не получилось, вроде чего-то не
хватало. Да, оставаясь в одиночестве, не знал куда себя деть, когда приятели
отправлялись в очередной раз на «свой» чердак. Развязка наступила неожиданно.
Однажды после очередного «видеосеанса» Сергей с приятелем шли по улице в
сторону своего двора. Приятель закурил, не соображая, что на чердаке облился
бензином. Одежда на нем вмиг вспыхнула. Прохожим с трудом и не сразу удалось
погасить пламя. Скорая помощь доставила его в больницу живым, но спасти врачи
не смогли. С тех пор уже полтора года Сергей не возвращался к своей прежней
привычке.
Как ни странно, он рассказывал эту
историю посторонним, в том числе соученикам, впервые. На них она произвела
сильное впечатление и имела, думается, серьезное профилактическое значение. А
вот завуч-была откровенно напугана таким оборотом беседы, считая, что любая
информация о наличии токсикомана в техникуме будет использована вышестоящим
начальством против педагогического коллектива: «Будут теперь нас поносить на каждом
совещании!»
Такая ситуация, как известно, у нас
весьма типична. Многие учителя в школах признаются, что хорошо знают тех из
своих подопечных, кто приобщается к дурманящим веществам. Однако, боясь
испортить жизнь и себе и им, не умея вмешаться, предотвратить беду, да и не
имея сил, времени и необходимых навыков, они предпочитают делать вид, что
ничего не происходит.
Не случайно считается, что скрытых
наркоманов и токсикоманов в 10—15 раз больше, чем официально
зарегистрированных. Значит, у нас их, возможно, 500— 750 тысяч. А сколько
потребителей без болезненного (пока) пристрастия...
О росте популярности наркотиков
свидетельствует и повышение цен на них на черном рынке. В 30-х годах 1 грамм
опиума стоил 25 копеек, а несколько лет назад — 25 рублей. Теперь же дельцы
наркомафии получают за него 100 рублей! Причем в нашей стране наркотики
значительно больший дефицит, чем, скажем, в США или Великобритании, где дневной
заработок дает возможность опийному наркоману удовлетворить суточную
потребность в наркотике. У нас в аналогичной ситуации ему потребовалось бы
170—200 рублей[6].
Одно из исследований этого вопроса в
нашей стране показало, что 10,8 процента наркоманов тратят на наркотики в месяц
от 50 до 100 рублей; 11,8 процента— от 100 до 200; 13,7 процента — от 500 до 1
тыс., а 22,2 процента — от 1 до 3 тыс. рублей[7].
В том же исследовании приводятся мотивы
употребления наркотиков. Главный среди них — желание испытать чувство эйфории,
«кайф» — выделили 68,3 процента наркоманов, 25,3 процента — стремление подражать
другим и только 9,6 процента назвали в качестве мотивов наркотизации
неудовлетворенность жизнью, желание забыться, а 7,5 процента — любопытство. Два
последних мотива чаще всего связывают с началом приобщения к наркотикам, но
формирование зависимости от них определяется устойчивым стремлением, несмотря
ни на что, вызвать эйфорию. Один из наших пациентов, мужчина 34 лет, трижды
отбывавший сроки заключений за употребление и продажу наркотиков, лишившийся в
результате этого жены и сына, потерявший способность контролировать
мочеиспускание, нарисовал на сеансе рисунок на тему «Каким я себя вижу»
следующего содержания: посредине листа спиной к огромному кругу солнца
(олицетворявшего все светлое в жизни) стоит человек (он), держит в руках
воздушный шарик, внутри которого шприц и разбитая ампула. Голова человека
запрокинута к шарику — вот оно, солнце наркомана!
Истории жизни наркоманов напоминают одна
другую. Характеры и судьбы, разумеется, разные, но есть общий радикал —
всепобеждающая, недержимая страсть к наркотику, приносящему «кайф», за который
в безудержной страсти отдают даже жизнь, не говоря уже об остальном.