Передо мной майский номер журнала
«Смена» за 1985 год со статьей академика Углова под названием «Правда и ложь об
алкоголе». Название знаменательное, ибо без гласности и правды никакое
социальное зло не одолеешь. В статье много интересного и правильного...
Но меня поразили утверждения, что якобы
раньше в России пили немного и значительно меньше других народов, что Россия
всегда находилась в кольце врагов, поэтому было не до пьянства... Подобные
мысли я потом встречал у некоторых лекторов и в разговорах: раньше, до Петра I,
на Руси не пили; никогда так в России не пили, как пьют теперь; в войну не
пили, было не до водки; пить мы стали после войны, с 60-х годов, последние
двадцать лет...
Так и хочется взорваться: коли Россия не
пила, то в чем проблема, почему мы всполошились, зачем бьем в набат и принимаем
постановления? Ведь если не пили, то нет ни корней, ни традиций, ни привычек,
ни наследственности...
Было время, когда мы легко валили все на
прошлое, на пережитки и как бы не замечали настоящего. Теперь иной крен, когда
видят настоящее, скрадывая прошлое каким-то туманом небрежения. Такой подход
недиалектичен, ибо прошлое с настоящим повязаны крепко, поскольку речь идет не
о сиюминутном явлении. И прошлое мы чувствуем, и настоящее с нами. Как можно
говорить о безобидности прошлого, когда ученые указуют на генетическую
предрасположенность к алкоголизму? А генетический код формировался веками, если
не тысячелетиями, и за год-два его не сломаешь.
Меня так и подмывает начать пресловутыми
словами князя: «Веселие Руси есть питие, не может без этого жити». Но академик
Углов убежден, что князь пошутил и никакого пития не было. Я не знаю, насколько
было развито чувство юмора у древних князей, но можно кратко пробежаться по
истории и глянуть, пила ли Россия.
Седые века... И глас оттуда: «Ни се
мертв, ни се жив, опухл, аки болван, валяется осквернився...» Образней не
скажешь. А былины?
Киевская Русь. Вот просит Илья Муромец
посвистеть плененного Соловья-разбойника. Что же отвечает разбойник?
А велитко князю ты Владимиру Налить чару
мни да зелени вина...
Иначе посвист не выходил. Пришлось князю
Владимиру идти в горенку:
Наливал он чару зелена вина,
Да не малу он стопу — да полтора
ведра...
А это из «Повести временных лет», где
описывается месть княгини Ольги древлянам: «После того сели древляне пить... И
когда опьянели древляне, велела отрокам своим пить за их честь».
Поморье. «Крепкие сделались от хмеля
дряблы, храбрые от хмеля оплошались, дом опустошили, добытки теряют, в долгах
тонут, семью по миру пускают, ум свой губят, красоту свою коптят...»
Древний Новгород. Былинный богатырь
Садко говорит новгородским купцам, своим гостям:
А у меня как вси вы на честном пиру,
А вси вы у меня как пьяны, как веселы,
А как вси на пиру напивалисе...
Еще в Новгородской летописи сообщается,
что меду варено мало, а дружина большая; «...мед и пиво, испиваху до пьяна без
меры». А в летописи 1470 года говорится, что Новгород «колыхается словно
пьяный». Новгородский владыка жалуется царю: «В корчмах беспрестанно души
погибают без покаяния и причастия...»
Это был период кормчества и пиров. Пиво
и брагу варили всем миром, миром и пили. Сварить с кем-либо пива значило
сдружиться. Виноградное вино на Руси было известно с X века. В Софийской
летописи 1476 года говорится: «...а явили от обеих улиц бочка вина красного». А
с XVI века пришла водка.
Обратимся к очевидцам, посетившим Россию
в разные эпохи...
1462 год, об Иване III: «Во время обеда
он по большей части до такой степени предавался опьянению, что его одолевал
сон...»
1587 год, царь Федор Иванович выдал
послу Горсею «...40 галлонов водки, 100 галлонов меду, 200 галлонов пива...»
1600 год (примерно), о пире Бориса
Годунова: «...приносят на все столы водку в серебряных сосудах...»
1634 год, при царе Михаиле Федоровиче:
«Для питья у простонародья служит квас... а также пиво, мед и водка. У самых
знатных лиц, наравне с хорошим пивом, подаются за столом также испанское,
ренское и французское вино, разных родов меды и двойная водка». (Между прочим,
меды крепили водкой.)
1689 год, Петр I присылает обед послу:
«...и трех огромных бутылей с водкой, вином и медом...»; «Пожары чаще всего
происходили от пьянства и неосторожного обращения с огнем...»
Кормчество постепенно искореняется.
Стоглавый Собор 1551 года уже приказывает: «...а корчм без десятников не
держати». Корчмы начали закрывать. Ради царской и сословной выгоды частное
винокурение подавлялось жесточайше: «...а будут крестьяне учнут вино курить и
продавать, то у тех крестьян сечь руки и ссылать в Сибирь».
К началу XVIII века прочно утвердились
кабаки, которые отдавались на откуп целовальникам и кабацким головам. Говорят,
что Иван IV первым построил особый дом опричникам для питья, назвав его
татарским словом «кабак» (у татар же кабаком звался постоялый двор, где поили и
кормили). В России начался «кабацкий период»— изнурительный период борьбы царя
с народом, крестьян с кабатчиками, помещиков с церковью, трезвых с пьяными...
Выходили указы, менялись формы продажи, вводились запреты и льготы... Но
главное было незыблемо — водкой торговали всегда.
Крестьянам разрешалось варить лишь пиво,
иногда брагу, но с уплатой налога. А хочешь выпить — иди в царев кабак.
Почему все цари так благоволили к
кабакам? Из-за выгоды. Деньги в кабаках выбивались любой ценой. Планы
спускались, как мы теперь бы сказали, «от достигнутого» — прибыль должна расти
ежегодно. Целовальники старались, доносили царю, что они «питухов не отгоняют»,
что «в твоих, государь, царских кабаках питухов мало». Старательных целовальников
и кабацких голов жаловали царскими подарками, чаще всего серебряными ковшами с
надписями.
Но кабаки с планами не справлялись,
недоимки росли от года к году. При Бироне кабацкие недоимки достигли нескольких
миллионов. Как с этим боролись? За недоимки, за своевольное винокурение, за
содержание тайных корчм и шинков виновных лиц — крестьян, конечно,— ставили на
правёж. Правёж — это ежедневное, вернее, ежеутреннее битье батогами по ногам и
голому телу. Пока не выплатят долги.
О царской выгоде тех времен говорят
такие цифры: при Елизавете от кабаков получали 700 тысяч рублей, а при
Екатерине II — уже до 10 миллионов.
От кабаков наживалась не только царская
казна. Иван IV ввел правило жаловать дворян кабаками. Имущие классы постоянно
боролись за право винокурения. Хлопотала разрешение на питейные дома и церковь,
воюя с помещиками и крестьянскими общинами. Если церковь в собственном
винокурении иногда и ограничивали, то разрешали пользоваться вином привозным.
Так, в 1681 году Сибирскому архиепискому
Киприану велено выдавать из верхнетуринского кабака 100 ведер вина ежегодно. А
Троице-Сергиевой лавре разрешили вывозить беспошлинно с Украины 3000 ведер вина
в год.
Указ 1756 года точно определил, кто и
сколько мог готовить себе вина (сословия были поделены на 14 классов): чин 1-го
класса—1000 ведер в год, 2-го класса — 800 ведер, 3-го класса —600 и так далее
до 14-го класса, которому разрешалось изготовить лишь 30 ведер в год.
В конце концов слово «кабак» покрыло
себя таким позором, что в 1746 году было велено впредь именовать их питейными
казенными домами. Но дело не в названиях. К примеру, в 1864 году в Кременчуге
не было ни одного кабака, но было 16 штофных лавок, 9 ренсковых (видимо, от
рейнвейна), 7 русских погребов, 13 трактиров, 1 портерная, 107 питейных
выставок и 180 питейных домов.
По России гуляла «чара зелена вина». Да
какая там чара — пили ведрами. Вообще, ужас пьянства определяется не только
гектолитрами выпитого, а и тем, как пьют. А пили у нас дико.
Запорожье. Привозят бочку водки.
Подходит казак. У него висит на шнурке постоянная цилиндрическая склянка,
волочок, специально для питья водки. Он опускает волочок в бочку, черпает, пьет
сам и поит всех. Торговец должен молчать, иначе ему не поздоровится. Кончив
пить, казак смотрит, сколько в бочке убыло. И платит щедро.
В 40-х годах прошлого века полтавские
помещики образовали общество пьянства под названием «Общество мочемордия». Были
титулы — мочемордия, высокомо-чемордия, пьянейшества и высокопьянейшества. И
награды: бокал на шею и большой штоф через плечо.
Верно сказал русский психиатр Сикорский:
«Раньше было пьянство, а с XIX века начался алкоголизм...» (Кстати, это он
назвал питейные доходы внутренним займом за счет национального развития.) От
водки болели, умирали, гибли, и ввиду худо поставленной статистики никто
спившихся не считал. Впрочем, вот интересная цифра: в 1863 году в Москве было
подобрано 21 794 пьяных.
Предреволюционную эпоху можно заключить
работой Всероссийского съезда практических деятелей по борьбе с алкоголизмом,
заседавшего в 1912 году. Делегаты говорили, что Россия гибнет от пьянства, в
жилах русских вместо крови течет водка, православный народ спивается, нравы
падают, пьянство опаснее наполеоновских войн, рождается больное потомство,
алкоголиков надо лечить... Говорилось о развившемся детском и женском пьянстве,
хотя наши современники почему-то считают, что оно появилось лишь теперь. К
концу XIX века в Петербурге на 80—90 алкоголиков было 10 алкоголичек...
Я привожу факты, ссылаясь на
источники... А ведь для того, чтобы увидеть российское пьянство, достаточно
обратиться к русской классике — свидетельнице безупречной, рассказавшей о беде
без обращения к процентам и литрам на душу населения.
Мне сразу вспоминаются «Живой труп» Л.
Толстого, «Неточка Незванова» Ф. Достоевского, рассказы А. П. Чехова и И.
Бунина, повести А. Куприна, известная трилогия М. Горького...
Но русские литераторы не только писали
рассказы и повести, а и шли к людям со страстным обличительным словом.
Какая нравственная сила в статьях о
пьянстве Л. Толстого «К молодым людям», «Праздник просвещения 12-го января»,
«Пора опомниться», «Богу или Маммоне», «Для чего люди одурманиваются?»!..
Сколько в них боли и понимания сути пьянства! Эти статьи хочется все прекратить
в цитаты — до того они современны...
Заразная болезнь захватывает все больше
и больше людей: пьют уже женщины, девушки, дети»; «И пусть не принимают это за
шутку или за преувеличение: безобразие и, главное, бессмысленность нашей жизни
происходит преимущественно от постоянного состояния опьянения, в которое
приводит себя большинство людей». Это сказано в 1886—1890 годах.
Всем известны слова Ф. Достоевского о
том, что вино с котинит и зверит человека. Я же хочу привести другое его
высказывание, рисующее положение в России: «Матери пьют, дети пьют, церкви пустеют,
отцы разбойничают...»
Чехов поехал на Сахалин и пишет из
Томска Суворину: «Не помню ни одного сибирского интеллигента, который, придя ко
мне, не попросил бы водки». Кстати, один из пациентов в знак благодарности
преподнес Чехову рюмку с надписью: «Его же и монаси приемлют».
Добролюбов написал стихотворение под
названием «Мысли помощника винного пристава», где есть такие строки про откуп
на водку:
В нем для публики всей разорение,
В нем великий ущерб для казны,
В нем и нравов народных растление,
В нем позор и погибель страны.
А известный русский юрист А. Ф. Кони
назвал пьянство «вторым рабством»...
Эти мысли и высказывания можно приводить
бесконечно, ибо все передовые русские умы так или иначе выступали против
пьянства...
Но это высказывания просвещенных
людей... А была ли иная борьба против водки? Разумеется. Даже со стороны царей,
испугавшихся всеобщей пьянки.
Я знаю Спас на крови, Спас на Пропастех,
Спас на Нередице... Но вот в Москве в 60-х годах прошлого века еще стоял Спас
на Наливках, или просто поселок Наливки, Наливайки, Налей... Это результат
борьбы с пьянством Ивана III, который запретил пить в Москве, а разрешил пить
только своим слугам да иностранцам, для чего и построил эти самые Наливайки.
Иван IV после захвата Казани тоже
запретил продавать водку в Москве — пили только опричники.
В 1523 году Альберт Кампенезе пишет про
пьянство: «...эта народная слабость принудила государя их запретить навсегда,
под опасением строжайшего взыскания, употребление пива и другого рода хмельных
напитков, исключая одних только праздничных дней».
В 1623 году верхнетуринский воевода
сообщает царю, что кабак надо порушить, ибо люди спились и работать некому. И
ссылается на Тобольск, где по этим причинам кабак убрали. Царь же возражает,
что Тобольск не пример, ибо у вас, мол, много приезжего люду — пить есть кому.
В 1652 году в Москве даже состоялся
Собор о кабаках, после чего царь указал в грамоте: «Продавать вино по одной
чарке одному человеку, а больше той указанной чарки одному человеку не
продавать».
Но все эти указы или отменялись, или не
выполнялись, ибо денежные интересы были сильнее здравого смысла.
Вот что писал кабинет-министр Волынский
(при Анне Иоанновне): «...на всякую чарку придет по целому хлеба, по такому,
что человек тем хлебом в пищу себе доволен будет четыре дня. Сколько же
пьяниц-тунеядцев таких хлебов в один день такими чарками, вином проглотят и у
скольких человек на тот день пищи отнимут...» Впоследствии за вольные мысли и
тайные сборища Волынский был казнен.
А народ? К его чести, он не раз поднимался
против пьянства. Осознав алкогольные тяготы, крестьяне выносили винным лавкам
так называемые приговоры, то есть решения их закрыть. И частенько добивались
успеха. А не добившись, начинали громить кабаки и винные лавки. Таких
алкогольных бунтов в России было множество. Нет нужды их перечислять,
достаточно одной лишь цифры — в 1858 году по «питейному делу» было посажено 111
тысяч крестьян.
Было бы несправедливо умолчать о борьбе
с пьянством русской православной церкви.
Сама логика жизни толкнула церковь в
борцы. Во-первых, интеллигенции недоставало, а священнослужители жили везде —
по городам и весям. Во-вторых, пьянство народа задевало идеологические
постулаты церкви: пьянство — душевная болезнь, а душу лечит церковь; утешение
не в водке — утешение в боге...
Речь идет лишь о части просвещенных
священнослужителей. Еще в 1410 году Кирилл Белозерский писал можайскому князю
Андрею Дмитриевичу:«...чтобы корчмы
в твоей отчине не было, занеже, господине, то велика пагуба душам, крестьяне
ся, господине, пропивают, а души гибнут».
В Воронеже в 1765 году был день
празднования Ярили на улицах стояли бочки, народ пил и валялся пьяным. Епископ
Тихон сказал на площади антиалкогольную проповедь, да такую страстную, что люди
разбили нос бочки и праздник Ярилы отменили. Епископу это даром не прошло — его
отстранили от дел.
Инициатором создания обществ трезвости
стал Священный синод, разославший об этом циркулярные послании На
преподавателей закона божьего возложили обязанность внушать ребятам трезвость.
Священники начали читать антиалкогольные проповеди.
Приведу пример одной, сказанной в 1880
году: «Что Гни вы сказали, если бы увидели путника, томимого жаждой, и рядом с
ним два источника — один прозрачный и чистый, другой же мутный и загрязненный,
и вдруг путник для утоления жажды пренебрегает чистым источником и утоляет свою
жажду из мутного? Вы бы назвали его неразумным! Но не то же ли самое делаете и
вы, когда в праздничный отдых свой, вместо того чтобы идти к чистому источнику
церковной службы, душеспасительного чтения, отправляетесь в кабак и там
напиваетесь?..»
Священники организовали общества
трезвости, разумеется, на свой, церковный лад. Вот пример из Симбирской
губернии...
Батюшка рассказал: «Помолился я и открыл
у себя общество трезвости...» Собралось человек сто, которые поклялись не пить
— дали обет (о психологии этих обетов я поговорю позже). Все это в
торжественной обстановке: в церкви, под звон колоколов, при свечах, со
специальным богослужением. Даже была икона преподобного Сергия, защитника
трезвенников.
Умные священники понимали пользу борьбы
врачей с алкоголем — уже хотя бы потому, что у людей нужда во врачах была
насущнее. Правда, на втором антиалкогольном съезде один батюшка упрекнул врача:
его прихожанин допился до болезни желудка, дал обет больше не пить и был послан
священником к доктору. Последний же прописал больному рюмку водки перед обедом.
Проповеди, общества трезвости. Но масса
крестьянского люда даже не шали, что водка есть яд. Кому же вести
просветительскую работу? Интеллигенции. Легко сказать. Это теперь у нас каждым
второй да каждый третий... Интеллигенция и старой России была малочисленна и
жила главным образом в городах. А для лечения тех же алкоголиков нужны врачи.
Где их взять? Можно было проехать сотни верст и не встретить больницы.
И все-таки передовые русские медики
боролись с-пьянством. Известный психиатр Бехтерев добился от Министерства
финансов 100 тысяч рублей на строительство клиники для лечения алкоголиков
внушением. Но не было места, где строить. Тогда Бехтерев выделил участок земли,
которую его институту лично подарил государь император.
О борьбе врачей с алкоголизмом можно
писать много, но я лишь упомяну работу под названием «О запое и лечении оного»,
вышедшую в 1819 году — раньше, чем всполошились медики на Западе.
Русские общественные деятели
организовали два съезда: Всероссийский противоалкогольный съезд и
противоалкогольную выставку в 1909 году и Всероссийский съезд практических
деятелей по борьбе с алкоголизмом в 1912 году. Читаешь материалы этих съездов и
видишь — знакомые слова, знакомые проблемы...
Но борьба с пьянством началась не с этих
съездов. Например, первое общество трезвости возникло в России в 1874 году, а к
1914 году их было уже четыреста. К концу XIX века они оживились и повели весьма
разнообразную работу. Расскажу хотя бы про одно, про майкопское...
Около кабаков ставили щиты, разъясняя
вред алкоголя, а кабатчиков призывали бросить заниматься их гнусным делом.
Организовали при обществе хор — чтобы пели, а не пили. За трезвую свадьбу
давали 25 рублей премии или подарки: швейную машинку, самовар, венские
стулья... Проделывали такую, по-моему, очень полезную акцию: фотографировали
пьяницу, потом принимались за него с такой энергией, что пить он переставал.
Его вновь фотографировали, и обе фотографии для наглядности выставляли на
обозрение — каким был и каким стал! И еще майкопское общество трезвости платило
3 рубля тому, кто донесет о тайной продаже вина.
Съезды, общества трезвости... А эффект?
Да мог ли он быть?
4 апреля 1861 года в Комитете министров
слушалось прошение двух откупщиков, которые просили предоставить им льготы в
связи с тем, что в районе Курской губернии еще не начато строительство железной
дороги, посему продажа вина идет неудовлетворительно и прибыль маловата. В 1912
году правительство, по официальным данным, выручило от водки 750 миллионов
рублей, а по неофициальным данным — и весь миллиард.
Два факта, отставшие друг от друга на
полвека, а смысл один — выгода от пьянства. Я прочел все материалы
антиалкогольных съездов и не нашел осуждения откупов и монополек; наоборот,
многие ораторы как бы входили в положение правительства и признавали
необходимость продажи водки. У антиалкогольного движения не было ни социальной,
ни психологической, ни экономической основы.
Врачи убеждали не пить. Человек,
допустим, давал на год зарок не пить. А потом? Мы знаем, как алкоголик легко
возвращается к первоначальному состоянию.
