Научная литература

Некоторые вопросы теории 2

Вернуться в оглавление

 В последние годы с большой энергией и изобретательностью начал проводить борьбу за психоспецифизм В. В. Орлов (1960, 1966, и др.), который, как заставляют думать его работы, поставил перед собой задачу — любым способом, даже ценой конфликта с фактами и логикой, доказать, что психическое качественно отличается от физиологического, что оно есть некая надстройка над высшей нервной деятельностью. Автор в своих работах говорит о высшей нервной деятельности как основе психики, о физиологическом — как посреднике между психикой и действительностью, о физиологической и психической сторо­нах высшей нервной деятельности, о физиологическом и психическом отражении, о физиологической и психической функциях, о двух уровнях обработки информации — физиологическом и психическом и т. п. Даже этот простой перечень некоторых вопросов, затронутых автором, позволяет составить представление о его взглядах.

Старые психоспецифисты открыто выступали против материализма, их советские сторонники, наоборот, выдают себя за защитников материализма, они любят ссылаться на В. И. Ленина, И. М. Сеченова, И. П. Павлова и на некоторые другие признанные авторитеты как на своих союзников и предшественников. Однако эти ссылки не выдерживают критики.

В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» рассматривал психическую деятельность как функцию мозга, а материальным субстратом ее он считал мозг, а не его деятельность. В. И. Ленин никогда не говорил о физиологическом и психическом рядах явлений, об их единстве, о физиологиче­ских основах психического. Он в «Материализме и эмпириокритицизме» приводит любопытную цитату из книги Э. Геккеля «Чудеса жизни», в которой сопоставляются монистическая и дуалистическая теории познания. Приведем одно из сопоставлений: «Познание есть физиологическое явление; анатомический орган есть мозг» (монистическая теория) и «Познание не есть физиологическое явление, а процесс чисто духовный» (дуалистическая теория)[1]. В.И. Ленин был согласен с такой характеристикой монистической и дуалистической теорий.

И. М. Сеченов вел борьбу с психоспецифистами и назвал их «обособителями психического». Он выступил против стремления психоспецифистов разорвать на части единое целое, вырвать из него середину, обособить ее и противопоставить остальному как «психическое» «материальному». Этот разрыв И. М. Сеченов назвал противоестественной операцией, а поиски психоспецифистов «как бы склеить разорванное» ими целое — логическими увертками, способными удовлетворить только спекулятивный ум. Он писал: «В мысли же о родственности нервных и психических процессов все эти факты содержатся, наоборот, как часть в целом» [2].

И. П. Павлов рассматривал психическую деятельность как физиологическую деятельность мозга и такую точку зрения признал монистической. Противоположный взгляд он объявил дуалистическим. Так, на одной из «сред» ученый заявил: «До какой степени все-таки это дуализм — отличение психического от физиологического!»[3]. Он считал важнейшей современной науч­ной задачей — слитие, отождествление физиологического с психологическим[4].

«Материалистическое устранение «дуализма духа и тела» (т. е. материалистический монизм) состоит в том,— писал В. И. Ленин,— что дух не существует независимо от тела, что дух есть вторичное, функция Мозга, отражение внешнего мира»[5].

Не только дух есть функция, но таковой является деятельность любого органа, а всякая функция, какой бы сложной она ни была, есть физиологическое. Понятие «физиологическое» шире по объему понятия «психическое»; первое из них родовое, второе — видовое. Считать целое «физиологической, материальной основой» его составной части, по меньшей мере, странно. Здесь же заметим, что термины «физиологическое» и «физиологическая деятельность» не имеют научной ценности — они выгодны психоспецифистам, поскольку позволяют производить вербальную операцию отрыва психики от мозга. Эти термины используются преимущественно в случае обсуждения так называемой психофизиологической проблемы. При рассмотрении других физиологических вопросов применяются термины «деятельность», «функция» или «работа». Такие выражения, как, например, «физиологическая деятельность сердца (двуглавой мышцы, желудка и т. п.)», не только неблагозвучны, но и неграмотны. Термин «физиологическое» охватывает всю совокупность функций организма, термин же «психическое» обозначает незначительную часть физиологического — высшую нервную деятельность. Значит, различие между физиологическим и психическим состоит в том, что второе является частью первого; поэтому выражение «физиологическая (материальная) основа психической деятельности» в такой же мере абсурдно, как и выражение «физиологическая (материальная) основа сердечной (мышечной, желудочной и т. п.) деятельности».

Психоспецифисты утверждают, будто признание психического физиологической деятельностью мозга ведет к отрицанию или уничтожению психологии. Однако в действительности такое признание никакого отношения не имеет к вопросу о самостоятельном существовании психологии. Психология — важная и нужная наука; значение ее для общества огромно, успехи, особенно последних лет, велики; поэтому трудно не признать наивным и пустым разговор о том, что кто-то собирается уничтожить или даже уничтожает эту науку.

Деятельность головного мозга является объектом исследования многих наук: философии, психологии, физиологии, биохимии, психиатрии, педагогики и др. Цели, задачи, методы, методики и приемы исследования этих наук различны; поэтому одна из них не может подменить другую. В особом взаимоотношении находятся первые четыре науки. Философия устанавливает наиболее общие законы работы мозга, связанные главным образом с вопросом познания человеком объективной действительности. Психология подробнее, глубже и шире изучает психическое и стремится вскрыть более конкретные закономерности его. Она интересуется также и механизмами работы мозга, однако подробное изучение их не составляет ее специальную цель. Физиология высшей нервной деятельности еще глубже и полнее исследует психическое, причем ее важнейшая задача — раскрытие механизма работы мозга.

Наиболее глубоко проникает в деятельность мозга биохимия, изучающая его на молекулярном уровне. Психоспецифисты вместо того, чтобы выяснить действительное положение психологии и физиологии, посмотреть, что и как изучает каждая из них, в течение столетия гадают о том, что они должны изучать и как следует провести между ними демаркационную линию. И чего только не выдумывалось!

Психология прочно стоит и занимает столь значительное место в системе знаний, что совершенно не нуждается в защитниках, тем более таких, которые используют фальшивое оружие. Если она действительно в чем-либо и нуждается, то прежде всего в полном разрыве с психоспецифизмом. Лучший судья в научном споре — факт. Хотелось бы, чтобы психоспецифисты представили этому беспристрастному судье свои взгляды и внимательно выслушали его приговор. Пусть они, например, экспериментально покажут, разницу между временной связью и «психической надстройкой» над нею — ассоциацией. Или пусть попробуют указать «физиологические, мате­риальные основы» и «психическую надстройку» в случаях появления психического при раздражении электрическим током коры больших полушарий мозга человека. Такие задачи для них непосильны; поэтому они анализу конкретных фактов предпочитают хитроумные вербальные упражнения.

Психоспецифисты за свое вековое существование издали горы работ, однако пока не привели ни одного достоверного факта в пользу правильности своих взглядов. Подход к пониманию мозга с позиций психоспецифизма решительно ничего позитивного не дал, но принес большую теоретическую путаницу и задерживает развитие наших знаний о психической деятельности. Только материалистический монизм открывает широкие возможности для экспериментального изучения и теоретического понимания работы мозга, ибо сам он вырос на фактах, покоится на них и живет ими. Те грандиозные успехи в области изучения деятельности мозга, которых добились И. М. Сеченов и И. П. Павлов,— закономерный результат умелого и -последовательного использования материалистического монизма.

Важной предпосылкой успешной научно-экспериментальной работы наряду с общей, философской теорией являются частные теории и отдельные теоретические взгляды. Одной из причин слабой разработки некоторых вопросов высшей нервной деятельности человека является отсутствие четкого теоретиче­ского понимания, подчас даже в первом приближении, этих вопросов. Особенно слабо разработан вопрос о второй сигнальной системе. Одним из следствий этого явилось то, что названная система превращена как бы в универсальный ключ, с помощью которого нередко закрывают, именно закрывают, различные неясные факты, полученные при изучении нервной деятельности человека. Так, если у испытуемого не удалось образовать условный рефлекс, то обычно вместо серьезного выяснения причин этого утверждают, что рефлекс заторможен второй сигнальной системой. Если медленно протекает угашение условной реакции, то и в данном случае вина адресуется к речевой системе и т. п. Например, многие авторы при использовании методики речевого подкрепления объясняют факт отсутствия или недостаточной стойкости двигательных реакций «тормозящим влиянием со стороны второй сигнальной системы» (С. С. Смайльс, 1959; О. М. Гриндель, Б. Г. Спирин, 1960, и др.).

При ознакомлении с литературой трудно не обратить внимание на тенденцию некоторых авторов применять термин «вторая сигнальная система» с таким добавлением: «в ее взаимодействии с первой». Это добавление гарантирует от упрека в отрыве одной сигнальной системы от другой. Наличие тесной связи между сигнальными системами — банальная истина, поэтому нет объективной необходимости постоянно подчеркивать эту связь и нет оснований для опасения употреблять понятие «вторая сигнальная система» изолированно от понятия «первая сигнальная система». Если придерживаться иной точки зрения и быть последовательным, то нужно избегать изолированного употребления и таких понятий, как «кора головного мозга», «высшая нервная деятельность» и т. п., поскольку кора полушарий связана с нижележащими отделами мозга, высшая нервная деятельность — с низшей и т. п.

Живой организм по отношению к окружающему его выступает в качестве единого целого, в качестве отдельной самостоятельной системы, все составные части которой тесно связаны между собой и находятся во взаимодействии. Однако каждая из этих частей, с одной стороны, является компонентом целого, с другой,— самостоятельной единицей по отношению ко всему остальному и т. д. Например, нервная система по отношению к организму представляет собой часть целого, центральная нервная система по отношению к нервной системе есть как бы часть второго порядка, головной мозг по отношению к центральной нервной системе — часть третьего порядка и т. д. Подобное соотношение наблюдается и между функциями организма. При изучении отдельного оно дифференцируется на составные части, исследование последних приводит к новой дифференциации и т. д. Расчленение в процессе познания целого на части фиксируется с помощью языка, что нередко способствует дальнейшему, более глубокому изучению выделенного. Так, И. П. Павлов в процессе ознакомления с вышей нервной деятельностью человека увидел, что она состоит из двух качественно отличающихся частей, одну из .которых он назвал «первой сигнальной системой», другую — «второй сигнальной системой». Эти системы являются объективной реальностью, каждая из них обладает существенными особенностями; поэтому трудно присоединиться к мнению А. Н. Кабанова (1960) о том, что их выделение искусственно.

Большие разногласия существуют по вопросу о том, что представляет собой вторая сигнальная система. Одни авторы считают. речевую систему физиологической или материальной основой речи (Ю. П. Фролов, 1949, и др.), вторые — физиологической или материальной основой мышления (Е. И. Бойко, 1952; Н. П. Пипуныров, 1954, и др.), третьи — физиологической или материальной основой речи и мышления (А. Спиркин, 1951, и др.), четвертые — физиологической или материальной основой высшей нервной деятельности (А. Т. Пшоник, 1952; И. Т. Богословский, 1955, и др.), пятые — механизмом мышления и всей сознательной психической деятельности человека (Э. Налбандян, 1951) и т. п. Все эти высказывания нельзя признать правильными— и прежде всего потому, что рассмотрение той или иной функции мозга как физиологической или материальной основы психического представляет собой дань психоспецифизму. И. П. Павлов никогда не говорил о том, что вторая сигнальная система есть физиологическая основа речи, или мышления, или того и другого одновременно.

Некоторые авторы полагают, что для второй сигнальной системы характерны какие-то особые временные связи (С. И. Гальперин, 1950; А. Спиркин, 1951, и др.) М. М. Кольцова (1562), напротив, заявила, что анализ литературного и собственного материала не дает оснований говорить о наличии специфических только для первой или только для второй сигнальных систем условных связей. М. М. Кольцова права: пока никто ни экспериментально, ни логически не. подтвердил мнение о том, что второсигнальные временные связи обладают качественными особенностями.

Трудно согласиться с утверждением, будто вторая сигнальная система во время бодрствующего состояния человека тормозит первую систему. Подобные, высказывания являются недоразумением, вызванным неправильным пониманием речевой системы. Эта система может нормально функционировать лишь при условии, что первая сигнальная система находится не в заторможенном состоянии.

Известно, что понятия «первая сигнальная система» и «вторая сигнальная система» были предложены И. П. Павловым в 1932 г. Между тем наблюдаются попытки доказать, якобы он пришел к учению о сигнальных системах или к идее о речевой системе значительно раньше, даже в начальный период изучения нервной деятельности (А. Т. Пшоник, 1952, стр. 27). В действительности же И. П. Павлов неоднократно сам утверждал, что догадка о второй сигнальной системе у него появилась в связи с изучением истерии, т. е. в 1932 г.[6].

Не исключено, что некоторое влияние на великого ученого оказали работы одного из видных специалистов в области речи С. М. Доброгаева. С. М. Доброгаев (1947) сообщил, что он в начале 20-х годов имел несколько бесед с И. П. Павловым по поводу существа речевых рефлексов». Интересно, что автор еще в 1929 и 1931 гг. рассматривал речевую деятельность как сигнализацию, а слова — как сигналы.

Продолжение