ПРОГНОЗ
Оглавление
В связи с ранним алкоголизмом
(злокачественной алкоголизацией подростков) целесообразен возврат к давнему
принципу прогноза — прогнозу дифференцированному: болезни и жизни.
Прогноз болезни при
прекращении интоксикации хороший. При достаточном микросоциальном контроле
подросток не возвращается к злоупотреблению спиртными напитками. Он как бы
перерастает болезнь, вырастая, становится новым. Наглядно это видно в катамнезе
ряда случаев, когда после длительного воздержания (включающего отбытие
наказания или службу в армии) обнаруживается способность умеренного
потребления. Принимается спиртное в малых и средних дозах, на уровне меньшей,
чем ранее, толерантности. Количественный контроль сохранен, а при ситуационных передозировках
возникают рвотный рефлекс и чувство отвращения наутро. На обратимость
наркоманической алкогольной симптоматики у подростков указывали Н. Г. Найденова
и П. И. Сидоров.
Продолжение интоксикации приводит к формированию
злокачественного алкоголизма с бесспорной ярко выраженной симптоматикой и
ведущим психопатологическим синдромом апатической деменции. Но наблюдается это
не ранее 17—18 лет. Можно согласиться с теми авторами, которые находят больше
периферических нейропатий, различных психозов, суицидальных попыток у тех
пациентов, у которых алкоголизм установлен в молодом возрасте, а не в среднем и
пожилом. Это же объясняет наше утверждение в предыдущих исследованиях (Портнов
А. А., Пятницкая И. Н., 1971), проведенных в клинике алкоголизма для взрослых,
о большей злокачественности алкоголизма при раннем начале пьянства. Но в начале
алкоголизма, установленного в молодом возрасте (алкоголизма при раннем начале
пьянства), в пубертатном периоде пьянство на протяжении длительного срока, до
5—6 лет, не формирует алкоголизма. Это еще раз убеждает нас в том, что
алкоголизм в его сегодняшнем нашем понимании — болезнь взрослого организма. До
окончания пубертатного периода можно наблюдать лишь особую симптоматологию,
выражение интоксикации, которую следует обозначать как злокачественную
алкоголизацию.
Прогноз жизни. Если прогноз
болезни в пубертатном возрасте двоякий, то прогноз жизни всегда плохой.
Следствия хронической алкогольной интоксикации мы видели в тех системах,
которые особо важны для растущего организма, точнее в тех системах, в которых
прежде всего проявляют себя рост, развитие. В значительной степени эти
следствия обратимы, как обратима «алкогольная» симптоматика. В уже
упоминавшейся работе М. К. Голынской и Н. Г. Клепикова (1982) отмечалось, что изменения
интеллектуально-мнестической деятельности подростков сравнительно быстро
редуцируются при прекращении алкоголизации. Наблюдаемые нами случаи
благополучного катамнеза дают основание предполагать, что восстанавливается и
эндокринная гармония: юноши после прекращения пьянства достигают хорошего
роста, у них увеличивается масса тела, их облик и признаки зрелости начинают
соответствовать возрасту. Исчезают астения и вялость, глубина которых
заставляла предполагать серьезные церебропатические изменения. Социальная
позиция приобретает устойчивость. Все это свидетельствует о высокой
пластичности организма в процессе роста, о репаративных возможностях периода
пубертатного развития. Впрочем оптимизм здесь требует ограничения, поскольку
отдаленный катамнез нам неизвестен; подростковый алкоголизм — явление недавнее.
Проблема обратимости симптоматики алкоголизма, не исследованная вообще, особо
интересна в случаях подростковой злокачественной алкоголизации. Какова
заболеваемость в последующем? Какова продолжительность жизни?
Но даже короткий катамнез
заставляет обратить внимание на другую сторону этой проблемы.
Плохой прогноз ранней алкоголизации для жизни определяется
тем, что утраченные за время интоксикации возможности развития впоследствии не
компенсируются — пропускаются этапы импринтинга важных качеств и способностей.
Дефицитарные симптомы онтогенеза не восполняются. Дети, выросшие в изоляции от
человеческого общества, с животными (Амала и Камала), впоследствии не научаются
речи, навыкам еды, уходу за собой и пр., предпочитают квадрипетальное хождение.
В исследованиях подросткового алкоголизма обычно отмечаются лишь два
психопатологических следствия — психопатизация и слабоумие. Только В. В.
Королевым, П. И. Сидоровым и Н. Г. Найденовой дополнительно обращено внимание
на десоциализацию пьянствующих подростков. Но такая картина далеко не полна.
Методология исследования
психических нарушений у подростков, как это следует из изложенного в настоящей
главе материала, не может повторять методологию исследования и оценок
алкоголизма взрослых. Иной подход и иные методы диктуются тем, что результат
действия токсического фактора определяется не только качеством этого фактора,
но и особым объектом воздействия. И результат зависит от того, на каком этапе
развития ребенка произошло действие вредного фактора. Остановка развития, его
искажение каждый раз оказываются различными.
При исключительно редкой
алкоголизации 4—5-летних детей спустя 1—2 года мы видим картину имбецильности:
неразвитая речь, моторная неловкость, неспособность самообслуживания,
отсутствие гигиенических навыков.
Действие токсического фактора
в возрасте 6—7 лет, на этапе игровой деятельности, приводит к тому, что спустя
несколько лет ребенок продолжает находиться на этом уровне развития, не
достигая следующего. Он представляется, на первый взгляд, активным. Но эта
деятельность непродуктивна, не имеет цели, несет сиюминутный смысл. И в
дальнейшем молодой человек, предоставленный сам себе, не обнаруживает
способности к целеполаганию, его деятельность хаотична и по существу остается
игровой, для которой важен процесс, а не результат. Активность претворяется в поиски
развлечений, поскольку жива потребность в смене впечатлений, дела не
завершаются. Как всякая игра, эта активность не связана с конкретной
реальностью, зачастую противоречит требованиям социального статуса, уровню
микросреды.
Задержка созревания личности может выглядеть внешне и как
вполне благополучное состояние. Так, свободное, постоянное, повторяющееся
выполнение какой-либо ручной функции создает впечатление виртуозности. Это
умение — из тех, которые сохраняются и поддерживаются всю жизнь, без желания
следующего шага в мастерстве.
Застывание на этапе
собирательства выглядит как хозяйственность подростка, который постоянно
приносит в дом «нужные» вещи, разыскивая их на свалке или воруя. Подросток
может иметь репутацию одержимого коллекционера, что производит хорошее
впечатление как выражение устойчивых интересов и последовательной целевой
деятельности. Но и здесь обращают на себя внимание стереотипии, отсутствие
развития увлечения, что позволяет оценить эти случаи как результат остановки
развития, как задержку перехода от собирательской деятельности на более высокий
уровень функциональной интеграции. Будучи взрослым, такой человек не
обнаруживает потребности в новых представлениях, занятиях; в течение жизни
сохраняется «оригинальное» коллекционирование (о котором нередко сообщается в
прессе)—по существу нелепое, не связанное ни с познавательными, ни с
эстетическими, ни с меркантильными целями.
С возраста 8—10 лет ребенок
приобретает способность ставить перед собой задачи, отдаленные от имеющейся
ситуации. Постепенно эти задачи отдаляются от сенсорного опыта, приобретают
идейный смысл — возникают цели идеального, социального, внечувственного смысла,
значимости. Токсическое воздействие на протяжении этого периода, очень важного
для формирования человека как социального существа, способствует появлению
личности социально нестабильной. Такой человек не может выбрать специальность,
позиция его в жизни случайна, он ею не удовлетворен, меняет места работы, не
зная, чего бы он хотел. Эта неопределенность усугубляется и неспособностью
овладеть высокой квалификацией в каком-либо деле. В ряде случаев затруднена
даже несложная профессиональная подготовка таких лиц, поскольку они
малоспособны к сосредоточению и кооперации для продуктивных целей.
Возраст 7—11 лет — период аффективного развития (по Г. К.
Ушакову). Нарушения этого развития проявляются в последующем быстротой
эмоциональных срывов, неустойчивостью, легкостью возникновения грубых аффектов,
неспособностью к эмоциональному резонансу — сердечности, сочувствию. В сочетании
с пропущенным периодом импринтинга формирования системы отношений это создает достаточно
значимую социальную проблему. Проблема просматривается даже в семейных
отношениях, которые строятся, особенно в семье кровной, и инстинктивно, не
требуя умения, научения. Индивидуальные взаимоотношения — постоянство и полнота
в дружбе, любви — обычно не складываются. Предпочтение отдается необязательным
связям, брачные отношения непрочны, что сказывается на количестве и качестве
следующего поколения. Но в полном объеме затруднения межперсональных отношений
видны при остановке развития на этапе группового взаимодействия. Ситуацией
момента могут казаться группа асоциальных подростков, неблагополучная
микросреда, которую следует разрушить, изменить, в том числе методом
индивидуальной психотерапии. В дальнейшем, однако, обнаруживается, что
групповое существование — теперь единственная возможность для индивида,
прошедшего период алкоголизации. Ватага сменяется столь же случайной компанией
с особыми представлениями о жизненных ценностях. Любое групповое существование
ориентировано на более низкий, нежели общественный, идеал, отражая более низкий
индивидуальный уровень развития сочленов.
Ранний подростковый период —
время формирования духовных интересов. Токсическая нагрузка в этом возрасте,
упущение периода импринтинга в дальнейшем обусловливают развитие духовно
обедненной личности, не способной к высоким запросам. Искажается период
идеаторного, интеллектуального развития (12—14 лет, по Г. К. Ушакову), что в
последующем проявляется непродуктивностью мышления, невозможностью решения
интеллектуальных задач даже при усвоенных профессиональных знаниях, пустым
рассуждательством.
Искажение развития в 16—17
лет или пропуск этого периода, когда формируются индивидуальное самосознание
(по Г. К. Ушакову) и способность соотносить себя с индивидуальным миром другого
человека, когда формируются ролевые возможности, оставляет на последующую жизнь
неадекватную самооценку, несообразный уровень притязаний, прямолинейность,
категоричность, застывший стереотип поведения, что также нарушает
межперсональную адаптацию.
Общей чертой психики для
описанных здесь случаев являются слабость спонтанного развития, замедление и
скорая остановка. В какой-то степени это отражает общее правило: чем выше уровень
психического развития, тем дольше, иногда до старости, сохраняется способность дальнейшего
духовного роста, обогащения новыми представлениями, знаниями, интересами. Но в
рассматриваемых случаях, даже при учете невысокого преморбидного уровня, роль
перенесенной хронической интоксикации исключить невозможно.
Таким образом, алкоголизация подростков нарушает
закономерность психического и социального созревания, перехода в последующие
возрастные категории. Расстройство механизмов развития психики, механизма
усвоения социальной действительности по существу означает обрыв в усвоении
опыта предыдущих поколений.
Известная демографическая
ситуация, с одной стороны, и поставленные перед нашим обществом высокие
политические и экономические цели — с другой, заставляют с особой серьезностью
отнестись к тому, что часть молодежи может оказаться неспособной осознать
социальные обязанности, жизненные задачи, неспособной к достаточной рабочей
производительности и полноценному воспроизводству.
Миновав пубертатный возраст,
молодые люди, перенесшие хроническую алкогольную интоксикацию, оказываются вне
поля зрения специалистов. Исключение составляют случаи возобновления пьянства
или криминального поведения. Здесь и обнаруживаются вышеописанные дефекты
онтогенеза. Оценка этих расстройств онтогенеза — остановки, выпадения,
искаженного последующего развития — нуждается в специальных психологических
исследованиях, в частности исследованиях социальных психологов. Их целью должна
стать выработка государственной системы социальной профилактики отклоняющегося
поведения, которая будет распространяться не только на указанных выше лиц, но и
другие социально неблагополучные контингенты.
