Наука об алкоголе

Глава четвертая

БЕЗ ОТРЫВА ОТ ПРОИЗВОДСТВА

(ТРЕТИЙ ЭТАП АЛКОГОЛЬНОЙ СОЦИАЛИЗАЦИИ)

 Оглавление

Труд — основа общества. Потребность трудиться — жизненно важная потребность развитого человека. Перечень этих и других неоспоримых истин о значении труда можно было бы продолжить, но и их достаточно, чтобы утверждать: алкоголь и пьянство несовместимы с производительным трудом. Они наносят колоссальный ущерб обществу, исчисляемый не только материальными, но и моральными, нравственно-психологическими потерями, в первую очередь утратой чувства ответственности за произведенный продукт, за превращение чужого труда в исходное сырье либо в никому не нужную вещь. Все это давно было известно людям. Испокон веков пьяница, забулдыга был презираемым человеком.

Причины производственного брака многообразны, но одно из первых мест среди них бесспорно занимает пьянство. Работоспособность злоупотребляющего алкоголем уменьшается в среднем на 30%, каждый такой рабочий наносит ежегодный ущерб в размере 1,5—2 тыс. руб. Этот стандарт может быть и превзойден. Например, железнодорожная авария, происшедшая по вине одного из машинистов, находившегося в состоянии тяжелого опьянения, обошлась государству в 212 тыс. руб. (Заиграев, 1986).

Обратимся теперь к причинам этого явления. Данные здесь таковы (табл. 2).

В отличие от распространенного представления, будто пьянство в значительной степени связано с плохими жилищными условиями и низким материальным достатком, конкретные данные свидетельствуют о том, что эти факторы имеют значительно меньший вес. Подавляющее большинство злоупотребляющих спиртными напитками (76—84%) не связывают с ними свое пьянство. Сравнение характеристик наличного жилья и размеров заработной платы у пьяниц и у лиц, ведущих здоровый образ жизни, показало в ходе двух исследований (1979 и 1984 гг.), что жилищные условия в той и другой группе приблизительно одинаковы, так же как и средние денежные доходы на каждого члена семьи. Другой вопрос, как эти доходы тратятся.

Отнесение условий труда к факторам, обусловливающим обращение к алкоголю как средству снятия психофизиологического напряжения, компенсации однообразного, монотонного труда, не может вызывать никаких сомнений. О том, что эти факторы действительно имеют большое значение, говорят многочисленные эмпирические исследования, выполненные и в нашей стране, и за рубежом. И тем не менее, на наш взгляд, их нельзя считать определяющими. Приведем лишь один аргумент в пользу этой точки зрения. В годы войны условия на производстве были несравненно тяжелее, в годы первых пятилеток ручной труд был гораздо более распространенным, материальные, жилищные условия — хуже, обеспеченность так называемыми объектами соцкультбыта — не идет в сравнение. А пили меньше в обратной пропорции.

Почему? С психологической точки зрения ответ прост: труд (даже монотонный и тяжелый, нетворческий) имел другой смысл, другой была и социокультурная норма употребления алкоголя в обществе в целом и тем более на производстве, где выпивка постепенно внедрилась в жизнь людей, их общение и по поводу труда и вне его. Существует известная притча, раскрывающая существо первой части психологического объяснения. Спрашивают одного работника, везущего тачку, тяжело груженную камнем: «Что делаешь? — Не видишь — ишачу!» Спрашивают другого, тоже с тачкой, отвечает: «Храм строим!» Во время войны нашим храмом была победа, во время первых пятилеток — новое, справедливое общество. Поэтому пить на работе означало то же самое, что напиться в храме. За это карали, и карали не только административно, но и — это главное — морально. Существо же второй части психологического ответа лучше всего будет ясно из следующего факта, опубликованного в японских газетах.

Одна японская фирма построила в США завод. Туда приехал японский директор. В понедельник утром он вышел на работу и отправился в сборочный цех. К своему ужасу, он увидел, что треть рабочих находится в состоянии, какое в Японии называют «блюз по понедельникам». Эти люди еще не протрезвели после воскресных застолий либо уже успели опохмелиться. Директор-японец был близок к обмороку. Прерывающимся голосом он обратился к рабочему: «Как вы могли это допустить? Фирма никак не ожидала такого от вас!» Американец снял перчатки, бросил их на конвейер, вышел из цеха, с силой хлопнув дверью. Он не слышал, как за его спиной директор-японец упал с инфарктом (Цветов, 1986). Однако настоящий инфаркт постигает ныне всю американскую экономику, которая не в силах противостоять японским товарам, их качеству; это оказывается возможным в том числе и потому, что для японца появиться на работе хотя бы в состоянии «блюза» — невероятно.

Вернемся к нашей действительности. На вопрос: «Что в работе трудового коллектива больше всего влияет на распространение алкогольного потребления среди рабочих?» — ответы респондентов распределились следующим образом (табл. 3).

Судя по тому, что «попустительство со стороны администрации» стоит на первом месте среди всех социально-психологических факторов, руководители многих предприятий в нашей стране застрахованы от инфаркта при встрече с хмельным рабочим. Такие встречи в совсем недавнем прошлом были обычным фактом повседневной жизни предприятия. Традиционно принято объяснять это явление либерализмом, который, в свою очередь, объясняется «объективными» причинами: нехваткой рабочей силы (хотя очевидно, что сама эта нехватка на самом деле скрывает недостатки экономического управления), излишним якобы демократизмом, невозможностью уволить лодыря и пьяницу (хотя трудовое законодательство с 1972 г. позволяет это делать без излишних проволочек), общей гуманистической направленностью при определении наказаний (хотя эта «гуманность», будучи практикуемой за счет общества, ничего не стоит руководителю). Сами же эти объективные причины объясняются условиями труда, текучестью, слабым развитием социально-бытовой сферы и т. п. факторами, которые толкают к пьянству людей, не способных рационально использовать ни свое свободное время, ни свою заработную плату.

Между тем существуют еще некоторые причины, обычно остающиеся в тени. Для социального психолога они приобретают первостепенное значение. Речь идет о случаях культивирования пьянства на производстве самими его руководителями и (еще один парадокс!) преимуществах, которые они получают в лице «подверженных слабости». В определенный период нашей жизни выпивка приобрела такое значение, что умение пить (не пьянея желательно) превратилось в почти необходимое наряду с прочими качество. На разных уровнях социальной системы сформировался даже определенный тип руководителя. Вот как он выглядит. «В клинической практике встречаются лица, десятилетиями употребляющие большие количества алкоголя, но сохраняющие трудоспособность. Некоторым это не мешает занимать высокое служебное положение и даже (скорее, с помощью этого.— П. Ш.) продвигаться по служебной лестнице. Лица этого типа довольно долго, иногда всю жизнь, несмотря на интенсивное пьянство, остаются социально сохранными. Это обычно стеничные, энергичные, работоспособные люди. Если человек с такой личностной структурой является формальным лидером (руководитель учреждения, предприятия и т. д.), то он создает вокруг себя определенный микроклимат, формирует соответствующий стиль работы, делает выпивку неотъемлемым атрибутом успешной деятельности, одним из ее основных критериев» (Бехтель, 1986),

Уместно добавить, что эти люди сохраняли свою работоспособность благодаря особым, не всем доступным условиям: возможности распоряжаться своим временем (что давало возможность под тем или иным предлогом прийти в норму), квалифицированной наркологической помощи, наконец, качеству потребляемых напитков и т. п. Такой руководитель был даже заинтересован в создании питейного климата (термин В. Рязанцева, 1985), так как именно в нем он со своими способностями не только не был осуждаем, но, напротив, служил образцом для подражания как «настоящий мужик». Имел ли такой руководитель моральное право бороться с пьянством на производстве? Разумеется, нет. Да и не хотел. Благодаря второму фак-тору, указанному в приведенной таблице,— нездоровым питейным обычаям, и с благословения руководства складывался податливый, покорный или легко покупаемый слой исполнителей, всегда готовых (за хорошие деньги, разумеется) выручить, заткнуть прорехи, замазать огрехи, «штурмануть», выйти на сверхурочные. Не случайно, если среди рабочих, у которых потребление алкоголя не связано с разного рода нарушениями, только 9% отметили, что им регулярно приходится работать сверхурочно, то из злоупотребляющих спиртными напитками таких оказалось 37%. Но большинство рабочих, злоупотребляющих алкоголем, не оценивают отрицательно такое ненормальное явление, как сверхурочные работы. Это объясняется известной заинтересованностью любителей спиртного в сверхурочных работах, позволяющих компенсировать потери в зарплате из-за прогулов, получать дополнительный заработок, часто идущий на приобретение алкогольных напитков, и, наконец, создающих обстановку для бесконтрольного распития спиртного на рабочих местах (Заиграев, 1986).

В такой ситуации призывы к индивидуально-воспитательной работе с лицами, злоупотребляющими алкоголем, не только звучали нелепо, как глас вопиющего в пустыне. Они нарушали привычный ход жизни, угрожали устоявшимся нормам групповой деятельности, и поэтому борьба с пьянством принимала чисто формальный, декларативный характер. В питейном климате, насаждаемом или поощряемом сверху, появлялись свои образцы для подражания, неотъемлемым атрибутом которых было так называемое умение пить. Они существовали почти в каждой возрастной группе. Так, в одном из немногих социально-психологических исследований, проведенном на промышленном предприятии, выяснилось, что лица в начальной стадии алкоголизации являются весьма желательными в неформальном общении: они становились душой компании (Соболева, 1979). С другой стороны, при анализе социоматриц часто мотивом отказа от выбора по тесту «работа» и «отдых» («Кого бы Вы предпочли в качестве товарища по работе или отдыху?») была низкая алкоголизация индивида: «А что с ним делать, он ведь не пьет?»; «Странный он какой-то, не пьет, а я боюсь непьющих!»; «Он хочет показать, что лучше других»; «Не пьет он, осторожничает! Не нравится мне это!» (Бехтель, 1986). Особенно характерно это отношение для возрастных групп до 25 лет, где наиболее высок уровень нарушений дисциплины, связанных с выпивкой. Это вполне объяснимо, если напомнить, что на 50—60% рабочий класс ежегодно пополняется за счет выпускников ПТУ, т. е. бывших подростков, уже в значительной своей части прошедших этап вторичной алкогольной социализации. Так же как и на предыдущем этапе, основную роль здесь играют ритуалы «обмывания» первой получки, ухода в отпуск, проводов в армию и другие, настолько хорошо всем известные, что останавливаться на них нет смысла. Важно лишь напомнить, что отказ от участия в ритуале по законам функционирования социального взаимодействия означает не просто личное нежелание, а вызов социальной группе, настаивающей на его соблюдении как символизации поддержки идеалов и ценностей, регулирующих групповую жизнь. Именно поэтому почти пятая часть опрашиваемых, несмотря на свою антипатию к алкоголю, будь то из-за его вкуса или последствий потребления, тем не менее не отказывается выпить.

Порочность и ущербность питейных обычаев на производстве со всей очевидностью обнаружилась, когда перед нашим обществом встали задачи коренной перестройки, в том числе и отношения к качеству производимой продукции. Госприемка, переход на новые методы хозяйствования потребовали иного отношения к делу.

Рассмотрение психологического содержания человеческой деятельности поможет понять и причины потери интереса многих рабочих к смыслу своего труда, и связанное с этим обращение к алкоголю. В классическом определении Маркса любой труд включает в качестве своих непременных компонентов целесообразную потребность человека, предмет труда и орудия труда. Ведущим психологическим компонентом в этой триаде является цель — «идеальный, внутренне побуждающий мотив производства...» (Маркс К., Энгельс Ф., т. 12, с. 717). В той или иной форме Маркс неоднократно подчеркивал, что человек не просто изменяет форму того, что дано природой, но в том, что дано природой, он «осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю» (Там же, т. 23, с. 189).

С философской точки зрения не только труд, а всякая деятельность «включает в себя цель, средства, результат и сам процесс деятельности и, следовательно, неотъемлемой характеристикой деятельности является ее осознанность... Если основанием деятельности является сознательно формируемая цель, то основание самой цели лежит вне деятельности в сфере человеческих мотивов, идеалов и ценностей» (Огурцов, Юдин, 1983). В последние годы большое теоретическое и практическое значение приобрел еще один параметр человеческой деятельности — автономность ее субъекта. Если резюмировать содержание ведущихся на эту тему дискуссий (Харре, фон Кранах, 1982), то оно сводится к следующему. Чтобы почувствовать себя субъектом действия, человек должен быть его инициатором. Он, следовательно, должен сам ставить себе цели, искать средства и способы ее достижения. Он должен нести ответственность за этот выбор и иметь право на обладание результатом, будь то индивидуально или коллективно, ощутимо видеть связь между прилагаемыми усилиями и получаемыми результатами.

В морально-психологическом плане осознание своей автономности у человека непосредственно связано с чувством собственной значимости, собственного достоинства. Человек может уважать себя в той степени, в какой он самостоятельно принимает решения или осознанно, добровольно подчиняется решению других, что возможно, если он их принимает как свои собственные. Он — человек в той степени, в какой может восстать против угнетения своего права быть человеком, общественно активным существом, бороться за свои идеалы.

Партийные документы последних двух лет беспощадно и прямо признают, что на протяжении длительного времени систематически в разных сферах общественной жизни нарушались основные принципы социализма: самоуправление, демократия, гласность, социальная справедливость. Прямым следствием этого явилась социальная апатия, утрата широкими массами трудящихся психологического ощущения связи своих целей и интересов с целями и интересами общества. Было утрачено то самое чувство хозяина, которое включает мощный механизм личностной мотивации.

Особенно рельефно эти процессы проявились в жизни села, где, по словам М. Вагина, председателя колхоза им. В. И. Ленина Горьковской области, «десятилетиями выколачивали из мужика хозяина колхоза... Крестьянин стал простым наемным рабочим-сдельщиком или повременщиком» (Правда, 1987, 26 янв.). В деревне, где результат деятельности нагляднее, чем на крупном промышленном производстве, связан с прилагаемыми усилиями и долей в полученном результате, последствия правила «Не твое дело» сказались губительно. Из ответа на вопрос: «Для чего жить?» — выпали многие существенные компоненты: для того, чтобы перед людьми было не стыдно; чтобы быть настоящим хозяином; чтобы дети помнили; чтобы след на земле оставить. Вместо них как реакция на многолетние материальные лишения появились идеалы потребительства с их неизменным атрибутом — пьянством, позволяющим забыть о совести.

О том, что самостоятельность, автономность, ее осознание имеют прямую связь с возрождением чувства собственного достоинства, смысла жизни, нравственных основ поведения, чувства ответственности перед людьми, ощущения взаимосвязанности с другими людьми, подтверждают многочисленные факты, документы, рассказывающие о бригадных формах организации труда (см.: Социально-психологические проблемы бригадной формы организации труда, 1987), семейном подряде и других начинаниях, демонстрирующих не только их возможности в повышении эффективности производства, но и силу человеческих начал в человеке. Однако, как показывают конкретные социально-психологические исследования (Мингалеева, Шихирев, 1987), сама по себе независимость в принятии решения и деятельность по своему плану должны быть подкреплены участием в распределении полученного результата, продукта, заработка, причем в справедливом распределении. И здесь, как свидетельствует табл. 2, ощущение несправедливости распределения (даже премий, добавив к этому скрытую несправедливость уравниловки) может служить причиной стремления забыться в пьянстве — способ, разумеется, не самый достойный, по весьма широко распространенный.

Забвение всех этих простых истин сказывалось на общественном социально-психологическом климате в целом и в отдельных коллективах тем сильнее, чем, с одной стороны, росла грамотность и политическая просвещенность людей, а с другой — слово расходилось с делом, поскольку образованный человек гораздо острее чувствует, что с ним обращаются не по-человечески.

В этом пункте нашего анализа мы подходим к кругу проблем, связанных с функциями алкоголя уже не на уровне общества и социальной общности, а на уровне личности. Мы уже показали, как личность почти «провоцируется» к выпивке социальной нормой, ритуалом и т. п. Однако это не снимает естественно возникающих вопросов: «Почему же тем не менее люди так различаются по последствиям одного и того же поведения?» В самом деле, ведь не все же выпивающие спиваются, совершают преступления, теряют работу, семью и уважение окружающих? Наконец, если пить так плохо, то почему пьющий делает это с таким явным удовольствием и упорно отказывается верить, что для него это плохо, почему он «в упор не видит» своего и чужого горя? Почему прибегает именно к алкоголю для решения своих проблем?