«ПЬЮ,
ПОТОМУ ЧТО...»
Оглавление
Одна треть
пьяниц и алкоголиков начинает выпивать в возрасте до 10 лет. В предыдущей главе
мы затронули одну из важнейших причин приобщения детей к спиртному — влияние
родителей-пьяниц, семьи с хмельными традициями. Психиатр И. К. Янушевский на основании
многочисленных исследований утверждает, что в 39 процентах случаев ребят
приобщают к алкоголю родители, в 33 — они подражают взрослым.
После 11 лет
причины приобщения к спиртному меняются. Известный психиатр О. Жанре так
классифицировал мотивы, побуждающие пить швейцарских подростков
двенадцати-шестнадцати лет. Более половины пьют ради самоутверждения, говоря:
«мне это нравится», «приятно быть немного пьяным», «мне было скучно». Треть
ребят объясняли свои действия влиянием приятелей-ровесников: «мои друзья тоже
пьют», «чтобы друзья не считали меня мокрой курицей». Около двенадцати
процентов мотивировали выпивки необходимостью снять психическое напряжение:
«придать себе смелости и уверенности», «быть спокойным», «легче общаться с
другими людьми».
Сходные мотивы
выявлены и советскими исследователями. Однако любопытно отметить, что девочки
чаще ссылались на традиции: как не пригубить в праздник или на день рождения?
У мальчиков и
девочек вообще приобщение к спиртному идет разными путями и темпами. Мальчики в
четыре раза чаще пробуют хмельное в раннем возрасте. Девочки на два года позже
знакомятся с алкоголем, сам процесс привыкания к нему длится дольше, до
пятнадцати-шестнадцати лет против тринадцати-четырнадцати у мальчиков.
Распространенность спиртного среди мальчиков больше, чем среди девочек, однако
этот разрыв с возрастом сокращается.
Исследователи
констатируют, что сейчас в отдельных регионах пьют около 95 процентов молодых
людей. Заметно прибавилось тех, кто открыл свой питейный счет с десятилетнего
возраста. Постепенно начинает выходить на первый план мотив, связанный со
снятием нервного напряжения, в спиртном подростки ищут выход из различных
стрессовых ситуаций. Причем, как правило, ищут его, «помогая» друг другу,
объединяясь в своеобразные компании. В кругу психиатров, социологов и педагогов
эти объединения называются «группами риска».
Итак, в «группы
риска» входят ребята, уже начавшие злоупотреблять вином. Всего шаг-другой
отделяет их от алкоголизма, но еще есть возможность вернуться к нормальной
жизни. Правда, сами они далеко не всегда могут решиться на это. Нужна помощь
взрослых.
У каждого в
детстве была компания, да и не одна: одноклассники, ребята из соседних домов,
друзья, приобретенные в пионерских лагерях. Такие компании прививали чувство
локтя, учили дружить, защищать младших и уважать старших. И на пьянство никто
никого не толкал. Для подростков вообще характерно стремление к объединению со
сверстниками. Вместе им легче преодолевать неопределенность своего социального
положения. С одной стороны, они уже не дети, имеют суждения по многим вопросам
— пусть не вынесенные из жизненного опыта, а позаимствованные у других или
вычитанные из книг, зачастую излишне категоричные, что, согласитесь, нам не
всегда нравится. С другой стороны, взрослыми подростков также не считают, ведь
они пока несамостоятельны (опять же на наш взгляд), а значит, лишены права
голоса по многим вопросам. За них решаем мы, взрослые.
Какой же будет
ответная реакция? Ее нетрудно предугадать: обособиться и объединиться, чтобы
жить по законам своего возраста. Такие компании подчеркнуто отделяются от
других и стремятся к освобождению от руководства, а чтобы сохранить свою
замкнутость и монолитность, вырабатывают собственные нормы поведения и
ценности. Естественно, в стихийно сложившихся объединениях подростков роднит не
только возраст, но и интересы, запросы и уровень развития. Тот, кто не
укладывается «в рамки», здесь не удерживается.
Все эти
особенности свойственны и «группам риска», но есть одна, которая отличает их:
асоциальный уклон. Антиобщественное поведение становится ведущим фактором,
формирующим отношения с окружающим миром. По данным Н. Я. Копыта и П. И.
Сидорова, 65 процентов подростков, входивших в обследуемые «группы риска», были
в разное время вызваны в милицию, мягко говоря, за неблаговидное поведение, 40
процентов имели приводы в нетрезвом виде, 25— состояли на учете в комиссии и
инспекции по делам несовершеннолетних. По данным зарубежных авторов, среди
подростков, злоупотребляющих алкоголем, 40 процентов совершали побеги из дому,
77 — играли в азартные игры, 40 процентов были уличены в воровстве.
Для подростков,
о которых идет речь, характерно пренебрежительное отношение к своим
обязанностям, в частности к учебе. Это поистине «больная» тема.
H.Я. Копыт и Е.
С. Скворцова приводят такие цифры: 75,7 процента ребят, грешащих частыми
выпивками, учились плохо, 22,9 — посредственно и только меньше 1,5 процента имели успеваемость выше средней, да
и то ненамного.
Можно
предположить, что в «группы риска» сбиваются ребята, неспособные к учению, но
знакомство с другими опытными данными заставляет принять иную точку зрения. 85
процентов таких подростков затрачивали на домашние задания от силы час, а
остальные вообще их не выполняли. Стало быть, причина плохой успеваемости не в
отсутствии способностей, а в нежелании учиться. Социологи объясняют подобное
поведение неразвитостью чувства долга, слабостью волевых установок. В различных
домашних делах эти ребята также участвуют мало, а около трети из них совсем
родителям не помогают.
При таком образе
жизни остается много свободного времени, досуг растягивается на шесть-восемь
часов. Для сравнения: у ребят, добросовестно относящихся к учебе, его в два
раза меньше В принципе свободное время — штука хорошая. Ведь именно оно дает
возможность заняться любимым делом, прочитать новую книгу, наконец, просто
посидеть и подумать. Но, увы, к подросткам «группы риска» это отношения не
имеет. Их досуг несодержателен.
...Инспектор по
делам несовершеннолетних беседует с четырнадцатилетним парнем. Одет он
«фирмово», выглядит, пожалуй, старше своих лет. Разве только ростом не удался.
— Витя, ты в
театре давно был?
— В первом
классе. В этом, как его, в детском, что ли. С классом водили. Эту смотрели, ну,
как ее, ну, сказку в общем.
— А почему же
больше с той поры не ходил?
— Да ну,
скукота.
— Ну, а книги ты
любишь читать?
— Люблю.
— Какую же ты
книгу сейчас читаешь?
— А эту, как ее,
ну, про Штирлица, я название не помню.
— Ладно, потом
вспомнишь. А в кино часто бываешь?
— Ну, деньги
когда есть — хожу с ребятами. Раз в неделю — это верняк.
— И про что же
ты любишь смотреть?
— Про сыщиков,
про шпионов. Про войну тоже можно.
— А почему тебе
именно такие фильмы нравятся?
— Ну а чего, про
переживания, что ли, смотреть? Я этих переживаниев и дома насмотрелся —как батя
с матерью лаются. А про шпионов — сидишь, балдеешь, думать не надо.
Когда приходится
бывать на таких беседах, участвовать в них по долгу службы, чувствуешь себя
неуютно. Неприятное это зрелище — четырнадцати-пятнадцатилетний парень,
сознательно выбравший себе место на обочине жизни, отказавшийся от пополнения
культурного и эмоционального багажа. К несчастью, подобная позиция не
исключение, а правило среди подростков «группы риска». В музеи, театры, на
выставки ходят немногие (около шести процентов), да и то если учителю удается
их туда затащить вместе с классом. Без малого двадцать процентов вообще не
читают книг. Почти никто не принимает участия в общественной работе. Лишь
четвертая часть ребят занимается в кружках и секциях, остальные либо их
бросили, либо даже и не пытались найти применение своим способностям. Только
10—12 процентов имеют «хобби» — как правило, собирают значки, фотографии
певцов, диски и магнитофонные кассеты.
Чем же
заполняется досуг? В ходу увлечения следующего свойства: посещение кафе, баров,
дискотек, азартные игры, популярная музыка. Последние два захватывают наиболее
широкий контингент — 70—80 процентов. Про азартные игры вряд ли нужно отдельно
говорить — тут и так все ясно, а вот музыкальным пристрастиям стоит уделить
немного внимания.
Музыка, как и
другие виды искусства, в своем воздействии на человека неоднозначна. Она может
воспитывать добрые и глубокие чувства, эмоциональную отзывчивость, побуждать к
самосовершенствованию. А может оглуплять, ожесточать. Однако речь не о том, что
опера — это всегда хорошо, а, скажем, «металлический рок» изначально порочен.
Хватает опер, не дающих ничего ни уму, ни сердцу, а среди ансамблей
«металлистов» есть интересные, со своей творческой программой, призывающие к
миру, защите окружающей среды, к взаимопониманию. Но подростки «группы риска»
практически всегда отдают предпочтение тем вокально-инструментальным ансамблям,
которые вместо настоящего искусства предлагают своего рода «эрзац», чьи песни
рассчитаны на самый примитивный вкус, на минимум умственного развития, не
требуют какого-либо осмысления. Вот это и привлекает подростков. И еще надо
добавить: в массе своей они музыкально безграмотны и повысить свою культуру не
стремятся. Их вполне устраивает знание нескольких аккордов на гитаре,
позволяющих подобрать аккомпанемент к чему угодно.
Свободное время
заполняется также обменом информацией. Социологи утверждают, что для «группы
риска» присуще «информативно-коммуникативное хобби». Попросту говоря, треп и
обмен слухами: кто кого где и с кем видел, кто что про кого слышал... Болтовня
может продолжаться часами, темы меняются, но объединяет их то, что все они не
требуют к себе действенного, активного отношения. Разговор самоцелей: говорят,
чтобы говорить.
Свободного
времени у этих подростков так много, что его поневоле приходится «убивать».
Способ известен — выпивка.
«Группа риска»
как бы вдвойне подталкивает подростков к алкоголю. Во-первых, спиртное — один
из факторов, объединивших этих ребят. А во-вторых, в уже сложившейся группе под
влиянием ее устоев и привычек происходит, так сказать, еще большая их
алкоголизация. Что скрывать, и взрослому человеку не всегда бывает легко, если
он попадает в пьющую компанию. Мы начинаем «выкручиваться»: дел много дома,
завтра на работу рано вставать, голова болит... У ребят подобные отговорки не
проходят. Ты или принимаешь правила группы и остаешься, или тебя с позором
отлучают от коллектива. А больший удар по психике подростка трудно представить.
Две истории,
которые мы хотели бы рассказать, имеют между собой немало общего. Это не
случайно, судьбы подростков «группы риска» зачастую сходны.
Борис А.—
единственный ребенок в семье. Отец — рабочий, по характеру мягкий, безвольный,
в состоянии опьянения он становился заносчивым и грубым. Мать — самолюбивая,
как говорится, с гонором. Не раз выгоняла отца из дому.
Ребенок был
зачат в состоянии опьянения обоих родителей. Отец пил все больше, лечился от
алкоголизма, но долго после лечения продержаться не мог — вновь запивал.
Кончилось тем, что из семьи он ушел окончательно.
Борис рос
нормальным мальчиком, однако со временем стал нервным, раздражительным,
особенно после ухода отца, когда в доме начали появляться другие мужчины,
выпивали, скандалили. Постепенно приобщилась к спиртному и мать.
В школу мальчик
пошел с семи лет. Первые два года учился средне, в третьем, а затем и в
четвертом классе оставался на второй год.
С девяти лет
начал курить. Угощали приятели матери, а когда такой возможности не
предвиделось, собирал окурки на улице. В том же возрасте вошел он в дворовую
компанию. Ребята были в основном постарше, они уже не раз пробовали спиртные
напитки. Некоторые состояли на учете в детской комнате милиции. В десять лет
Борис также был взят на учет за прогулы уроков, попрошайничество и мелкое
воровство.
В одиннадцать
лет впервые попробовал вино. Вкус вина не понравился, его вырвало. Но потом,
когда угощали, не отказывался. Объяснял так: «Неудобно перед ребятами. Они со
мной, как с равным, а начал бы отказываться — сказали бы, что маленький».
Однако вскоре стал получать удовольствие от ощущения опьянения, появилось
чувство легкости. С двенадцати лет уже искал выпивку самостоятельно, сливал из
бутылок остатки, не допитые гостями матери, воровал вино из ящиков в магазине. В
двенадцать с половиной лет попал в медицинский вытрезвитель. Когда вышел
оттуда, компания встретила его с большим уважением — «как взрослого».
С ним
неоднократно разговаривали на педагогическом совете школы, проводили беседы в
детской комнате милиции, но все — безрезультатно. К четырнадцати годам он пил
еженедельно. Попал в более взрослую компанию, куда входили люди, ранее судимые
за тунеядство и воровство. В шестнадцать лет был задержан в пьяном виде при
попытке обокрасть аптеку, чтобы добыть настоянные на спирту лекарства. Осужден.
По освобождении
снова начал пить: сначала раз в неделю, потом два-три раза и, наконец,
ежедневно, поскольку чувствовал неодолимую потребность опохмелиться. Несколько
раз устраивался на работу, но работал до очередной получки, потом начинался
запой. В восемнадцать лет поступил на стационарное лечение с диагнозом:
хронический алкоголизм, неврастения.
И вторая
история. Наталья Н. родилась в семье, как принято считать, благополучной. Мать
— переводчик, отец — инженер. Родители алкоголиками не были, отец, правда, пил,
но «как все».
Девочка родилась
от нормально протекавшей беременности. До года ничем не болела, росла крепкой и
здоровой.
По характеру
была бойкая, любила подвижные игры, имела много подруг, в их кругу обычно
выступала заводилой. С тринадцати лет начала проявлять большой интерес к
противоположному полу. Увеклась юношей на два года старше ее, злоупотреблявшим
алкоголем, и вступила с ним в близкие отношения. В четырнадцать лет с ней
произошло первое существенное опьянение. Случилось это в компании приятеля, где
она, «чтобы не отстать», пила наравне с ребятами старше ее возрастом.
Удовольствия не получила, но храбрилась и уверяла, что ей стало веселее.
Начала
пропускать занятия, учиться на тройки и двойки. После восьмого класса из школы
ушла, поступила в торговое училище. С грехом пополам получила среднее
образование. Устроилась на работу в книжный магазин кассиром. Работа нравилась,
приятно было осознавать себя «на виду». Однако с компанией не порывала,
встречались ежевечерне, выпивали два-три раза в неделю. Через год за день могла
выпить 500 граммов водки, общение без алкоголя уже не представляла. Начались
прогулы на работе: чувствовала себя по утрам разбитой и не опохмелившись не
могла выйти из дома. Уволилась из книжного магазина и устроилась в столовую —
«хлеборезкой». Стеснялась признаться в этом своим приятелям, боялась, что над
ней будут смеяться.
Постепенно
чувство стеснения переросло в постоянный страх. Боялась новых знакомств с
молодыми людьми, беседовать, особенно с юношами, могла лишь после принятия дозы
алкоголя. Нарушился сон, пропал аппетит, упало настроение. Поступила в
психиатрическую больницу. Диагноз: алкоголизм, невроз навязчивых состояний.
Хотя Наталья Н.
и Борис А. пришли в «группы риска» различными путями, итог, результат их жизни
один — болезнь.
Похожи эти две
коротенькие биографии еще и тем, что никого, по сути дела, всерьез не
обеспокоила судьба подростков. Помощь пришла с заметным опозданием. Почему?
Подростковым
алкоголизмом стали заниматься сравнительно недавно, поэтому работа с
представителями «групп риска» до сих пор находилась в стадии научного поиска.
Прорабатывались различные методики, нащупывались пути воздействия на
подростков, склонных к алкоголизации. Сейчас уже предпринимаются и кое-какие
практические шаги. С ребятами из «групп риска» ведется индивидуальная работа —
прежде всего с помощью около двух миллионов наставников-шефов, передовых рабочих
предприятий страны. Это большая сила, способная помочь молодым найти свое место
в жизни, раскрыть и реализовать способности, получить интересную профессию, а
значит, сократить до минимума возможность попасть под влияние алкоголя.
После принятия в
1985 году постановлений партии и правительства о мерах по преодолению пьянства
и алкоголизма в специальных школах и профессионально-технических училищах для
трудновоспитуемых подростков, где высок процент пьющих, начали создаваться
общества трезвости. Сейчас пока рано говорить об эффективности подобной работы,
отметим лишь, что и в этой среде растет число подростков, избирающих трезвый
образ жизни.
