Наука об алкоголе

ОТ РЮМКИ - ДО БОЛЬНИЧНОЙ КОЙКИ

 Оглавление

«Атос задумался, и, по мере того как его задумчивость углублялась, он бледнел на глазах у д'Артаньяна. Атос был в той стадии опьянения, когда обыкновенный пьяный человек падает и засыпает. Он же словно грезил наяву. В этом сомнамбулизме опьянения было что-то пугающее».

Кто из нас в мальчишеском возрасте не восхищался славным другом знаменитого гасконца — хладнокровным Атосом? Но никуда не денешься, надо признать, что мушкетер был хроническим алкоголиком. Подтверждением тому — приведенное выше описание. А. Дюма с медицинской точностью воспроизвел явный признак алкоголизма — повышенную устойчивость к спиртному. А разве вы не встречали людей, гордящихся тем, что, сколько бы они ни выпили, у них «ни в одном глазу»? Нередко этой «избранности» находится объяснение. Один, скажем, утверждает, что это — фамильная черта. Дескать, и отец, и дед чуть ли не ведрами пили, а хоть бы что. Другой видит причину в «уникальности» своего здоровья. Но какое уж тут здоровье? Чаще всего эти люди тяжело больны.

Алкоголизм — конечный пункт на дороге знакомства со спиртным. А с чего начинается этот путь? Какие его этапы проходит человек, прежде чем попасть в психиатрическую больницу или наркологическую лечебницу? Попробуем проследить.

Пользоваться будем в основном материалом, почерпнутым, так сказать, из жизни взрослых. «Взрослый» алкоголизм более исследован, и проявления его резче выражены. Но следует все время помнить, что дети идут нашим путем, повторяют наши ошибки, прибавляя к ним свои собственные. И алкоголиками становятся, как мы уже говорили, обычно с подачи старших. Когда пьют взрослые, где-то рядом обязательно находится ребенок, рука которого тоже тянется к рюмке...

Исследователи чаще всего выделяют три этапа алкоголизации. Первый: умеренное эпизодическое употребление спиртного. Второй: злоупотребление им, но еще без четких признаков зависимости. И третий: алкоголизм, то есть болезненная зависимость от хмельного.

Эпизодическое употребление алкоголя связано в первую голову с алкогольными обычаями, присущими данной семье. Принято в ней держать для торжественного случая бутылку в холодильнике, стало правилом в центр праздничного стола водружать пол-литра — значит, обычай уже сформировался. Постепенно он превращается в установку, которой следуют уже автоматически, не задумываясь: раз торжество, должна быть выпивка. Почему? Зачем? На этот вопрос ответ не ищут: так, дескать, всегда было, да и вообще принято.

А если заменить водку на марочное вино с прекрасным «букетом» — большая ли угроза таится в паре-другой глотков? Да и, наконец, не во всех семьях принято напиваться до положения риз. Легкая эйфория — не больше того.

Что тут можно возразить? Начнем с того, что удержаться на одном глотке довольно трудно. Коварство алкоголя в том и состоит, что безобидной кажется и первая, и вторая, и третья рюмка. А если вы поинтересуетесь у участников застолья — даже прошедшего весело и без эксцессов,— как они себя чувствовали некоторое время спустя, то услышите жалобы и на головную боль, и на то, что долго не могли уснуть... Добавим, что чувство расслабления — не что иное, как результат нарушения процессов торможения, вызванного алкоголем, а природа не любит подобного вмешательства в ее дела. Но главное, эйфория не так уж связана с алкоголем, как это представляется на первый взгляд. Она скорее следствие настроя на ожидаемую реакцию. Поясним нашу мысль.

Если человеку ввести этанол, или этиловый спирт (это бесцветная жидкость без запаха, используемая для приготовления спиртных напитков), внутривенно, то легкое возбуждение быстро сменяется сонливостью. Стало быть, и рюмка способна поддерживать легкость лишь недолгое время. А тот эффект, который якобы получается от небольшого количества алкоголя, появляется в результате самого ожидания. Проще говоря, человек начинает реагировать и вести себя так, как, по его представлению, должно реагировать и вести себя в состоянии легкого опьянения. Приписывая эйфорию вину, пьющий придает ему в своих глазах положительную психологическую окраску. И отсюда, именно отсюда — с «облагораживания» воздействия ядовитого для организма вещества — начинается часто путь к алкоголизму.

Мы уже говорили о том, что пьют не только при радостных событиях, но и чтобы заглушить негативные эмоции. В принципе механика тут та же самая. Мы приписываем алкоголю те свойства, которыми он не обладает: утешать, снимать напряжение. Хотим избавиться от неприятных ощущений — и избавляемся от них, неоправданно благодаря за это бокал вина или стопку водки.

Второй этап на пути к алкоголизму — злоупотребление спиртным, что в просторечии именуется пьянством. Пьянство уже отрицательно сказывается на выполнении трудовых функций, на здоровье, на общественной значимости индивидуума. Повод для пьяницы не имеет значения, ему безразлично, как его поступки оценят окружающие, главное — напиться до привычного уровня.

А каков он, этот уровень? Переступил человек черту, отделяющую эпизодические выпивки от пьянства, или нет? Большинство исследователей утвердительно отвечает на данный вопрос, если выпивка раз в неделю становится привычной. Есть и другой критерий: количество выпитого, вызывающего состояние опьянения. 200 граммов водки или пол-литра крепленого вина — «норма», присущая пьяницам. И наконец, еще одна примета: им все равно где и с кем пить — была бы возможность. Не получится нигде — сойдет и подворотня. Из рюмки, стакана или прямо из горлышка — тоже не суть важно.

Один на один с собой злоупотребляющий алкоголем еще способен удержаться, но стоит появиться собутыльнику... О таких в народе говорят: помажь ему губы водкой, и он пойдет за тобой, куда пожелаешь.

Пьяницу несложно «вычислить» в любой компании. Нет, внешне он ничем не выделяется. Но поведение его направлено главным образом на ускорение процесса опьянения. Предположим, пьяница — хозяин дома, где отмечается какое-либо событие. Пока подтягиваются гости, он непременно пригласит двух-трех на кухню: «Путь наши дамы прихорашиваются, а мы времени терять не будем. По рюмашке — для аппетита!» Сели за стол — он с беспокойством поглядывает на оратора, выступающего с тостом. Наконец, не выдерживает: «Будем устанавливать регламент, а то картошка подмерзает и водка закисает». Покончили гости с горячим, встали из-за стола, чтобы хозяйка могла приготовить чай, хозяин не преминет «сколотить» на кухне небольшой «междусобойчик»: «Чтобы форму не потерять». Наконец, вечер закончился, гости стали собираться домой. Хозяин тут как тут с бутылкой и рюмками: «На посошок». Подчас такой хозяин импозантен, по-своему обаятелен, заботливо настойчив, и, к сожалению, не у всех хватает воли отказаться, а тем более осадить пьяницу, что было бы лишь к его пользе.

Развивается пьянство — и неизбежно появляются трещины в семейной жизни, нелады на работе. Для трезвого ясно: это результат злоупотребления спиртным. Для пьяницы же зависимость прямо противоположная. Он убеждает себя и окружающих: мол, как раз и пьет, чтобы отключиться от неожиданно свалившихся на его голову неприятностей.

Такая самозащита помогает поддерживать самоуважение, но при этом пьяница не отказывается от хмельного зелья. Скоро ему уже становится трудно контролировать свое поведение. Скажем, пригласив друга выпить по рюмке («настроение ни к черту!»), он набирается до потери сознания. Понимая, чем это грозит для его здоровья, он раз за разом изобретает защитные мотивы — и продолжает пить. Достижение состояния опьянения, по сути, превращается в самоцель.

Не важен уже и ритуал выпивки, которого на предыдущей стадии пьяница придерживался неукоснительно. Ему даже странно, как это он прежде по своей охоте соглашался на разные условности. Теперь главное — «хорошо посидеть», то есть распить бутылку без помех. Тут надо заметить, что на этой стадии переживания и темы для беседы становятся у пьяницы стереотипными. Вернее, беседы как таковой уже не происходит, она заменяется монологами. В основном собутыльникам рассказывается одна и та же история о том, каким человеком был рассказчик, как у него шло все по восходящей — и вдруг «разладилась машина», покатилась жизнь под откос.

Вот так алкогольная традиция превращается в привычку, «красивое» застолье — в заглатывание «бормотухи» из горла, дружеская беседа — в пьяный монолог. Ощущение комфортности, якобы даруемое спиртным, независимо от того, где его принимали, приобретает стойкий характер, сохраняется по нескольку дней и подталкивает к продолжению пьянства.

И оно переходит в алкоголизм — болезнь, которую обычно подразделяют на три стадии. Первая близка пройденному этапу злоупотребления. Больные еще пытаются преодолеть свое влечение, но если им это хоть ненадолго удается, удовольствия они не получают.

А что, собственно говоря, мешает человеку переключиться на что-то другое? Почитал бы книжку, в кино сходил — глядишь, и отвлекся. Увы, все не так просто. Для алкоголика вино становится самоцелью, его потребление — смыслом жизни. Алкогольный стиль жизни — так специалисты называют существование больного, которое сводится к удовлетворению патологической потребности в этаноле.

Комфортное ощущение в состоянии интоксикации усиливается. Правда, наутро, несколько протрезвев, больной чувствует себя уже не столь комфортно, организм требует вернуть ему утраченное блаженство. Появляется чувство незавершенности выпивки. На этой стадии алкоголизма еще можно удержаться от непременной опохмелки, заменяя ее крепким чаем, кофе, контрастным или холодным душем. Однако со временем все чаще и чаще эти меры не приносят бодрости, не снимают вялость, разбитость. А внутри словно кто-то подсказывает: «Ну, чего ты маешься? Ты припомни, как вчера хорошо было, когда пару рюмок пропустил.

Ну и ни к чему отказываться от удовольствия. Тем более все равно ты сейчас не человек. Выпей — и все образуется».

На следующей, второй, стадии происходит нивелировка индивидуального алкогольного стиля жизни. То есть все больные ведут себя примерно одинаково. Характер, темперамент, уровень образования — все отодвигается на задний план. Личность становится одномерной, одноплановой. Зависимость от спиртного — причем это уже физическая зависимость — определяет отныне образ жизни. Больной уже не делает попыток бороться со своим пристрастием, он отдается ему полностью.

На этой стадии алкоголик нередко выдвигает защитный мотив: пью, чтобы «поправить здоровье». Какой же смысл вкладывает он в эти слова? Алкоголик уже на собственном опыте убедился: только в пьяном виде он чувствует себя нормально, способен проявить пусть мизерную работоспособность. В трезвом же состоянии отмечается, как говорят медики, абстинентный синдром — человек чувствует себя больным. Лишь выпивка способна взбодрить. Но ведь после нее вновь наступает протрезвление, которое опять потребует выпивки... Возникает порочный круг, появляется патологическая зависимость от алкоголя, болезнь переходит в третью стадию — хронический алкоголизм.

Без спиртного теперь так же трудно обойтись, как, скажем, без еды, воды, сна. Организм отказывается работать более менее нормально без алкоголя. Отрезвление вызывает различные расстройства. Защитная мотивация отметается начисто. До этого рассчитана она была не только на оправдание себя в собственных глазах, но и на ответную, сочувственную реакцию окружающих. Отныне для алкоголика потребность выше стыдливости: пьянство начинает носить открытый характер.

Всемирная организация здравоохранения определяет хронический алкоголизм как вынужденное употребление спиртных напитков, обусловленное психической и физической зависимостью от алкоголя, повышенной его переносимостью, наступлением психических и физических расстройств при внезапном сокращении поступления спирта в организм. В частности, развиваются различные алкогольные психозы, такие, как алкогольный бред, галлюцинозы, параноид, корсаковский психоз, алкогольная энцефалопатия, белая горячка и другие формы слабоумия. А кончается все деградацией личности.

Остановимся коротко на самых распространенных заболеваниях психики, характерных для третьей стадии алкоголизма.

Для алкогольного бреда свойственно появление навязчивых мыслей. Это может быть бред ревности, преследования. Например, женщине-алкоголичке стало казаться, что за ней охотится иностранная разведка. Чем же она ее заинтересовала? Да ничем. Больная признавала, что никаких государственных тайн она не знает, но, видимо, разведка принимает ее за кого-то другого. Она перестала ходить по многолюдным улицам: «В толпе меня убить легче». На ночь дверь задвигала столом, окна занавешивала плотным одеялом: «Напротив моего окна горит фонарь. Это специально, чтобы видно было, что я делаю». Однако и одеяло не помогало, женщина «чувствовала», что за ней следят и через одеяло: «Это у них специальная аппаратура есть». Спать было страшно. Не видя выхода из создавшегося положения, пыталась покончить с жизнью.

По частоте распространения после алкогольного бреда следуют алкогольные галлюцинозы, встречающиеся в двух формах — острой и хронической. Острый галлюциноз появляется в период похмелья либо запоя, у женщин нередко осложняется депрессиями. Больной слышит голоса, которые или говорят с ним, или обсуждают его, а подчас и оскорбляют. Он рассказывает об этом, как будто видел все наяву: ярко, экспрессивно. Поначалу галлюцинации могут вызвать у больного интерес, любопытство, но постепенно появляются тревога, страх, отчаяние. Больные возбуждены и пытаются спастись бегством.

Хронический галлюциноз обычно сопровождается бредом, носит затяжной характер — может длиться годами и по многим признакам сходен с шизофренией. Ощущения могут быть самые разные: у одних больных галлюцинации практически заменяют реальную жизнь, у других существуют в виде постоянных шумов.

При алкогольном параноиде на фоне синдрома похмелья возникает бред преследования. Он появляется внезапно, вызывает растерянность и тревогу. Каждый встречный кажется больному преследователем. В жестах и поступках окружающих он видит угрозу своей жизни. В таком состоянии больной может спрыгнуть с транспорта, напасть на мнимого врага, нанести повреждение самому себе.

Выдающийся русский врач С. С. Корсаков еще в 1887 году описал психоз, впоследствии получивший его имя. Корсаковский психоз характерен тем, что больной утрачивает память на текущие события, не может восстановить факты последних лет жизни. Например, человек подробно пересказывает содержание картины, которую видел на выставке без малого сорок лет назад, отлично помнит, кто на ней был изображен, в какой позе, какого цвета была одежда на персонажах.

Но спрашивать его о содержании фильма, только что показанного по телевизору, бесполезно. Нередки случаи, когда больной не в силах запомнить имена соседей по палате, своего лечащего врача.

В литературе описан и такой грустный курьез. Больного попросили по телефону узнать точное время и перевести стрелки на настенных часах. Пока он шел от телефона до часов — забывал, который час. Вновь шел узнавать, вновь возвращался к часам, но никак не мог вспомнить, что же услышал по телефону.

Алкогольные энцефалопатии включают в себя целую группу психозов. Общим их признаком является то, что поражается не только нервная система, но и весь организм в целом. Помимо того, что происходят изменения личности больного, как правило, его постоянно мучают гастрит, реже энтероколит, язвенная болезнь, цирроз печени и гепатиты. Похмелье нередко сопровождается эпилептическими припадками.

Один из наиболее часто встречающихся алкогольных психозов получил название белой горячки. В состоянии похмелья вдруг накатывает безотчетный страх, появляются галлюцинации. Переживания носят угрожающий характер. Больному кажется, что с ним все происходит наяву, он обороняется, убегает, дерется с преследующим его кошмаром.

Картину белой горячки с медицинской беспощадностью описал в романе «Угрюм-река» В. Я. Шишков: «Безумец, в предчувствии какой-то беды, напряг душу, прижался к стене. И вдруг увидел — пересекая простор, к нему быстро полз небывало огромных размеров удав. Черная с желтыми пятнами кожа осклизла, лоснилась сыростью. Прохор съежился, замер. Глаза злобного гада взъярились; молниеносно он бросился к Прохору, вскинул тупую башку к лицу человека, дыхнул смрадом и кашлянул. Прохор выкрикнул: «Ай»,— не помня себя, ударил удава по морде и бросился к двери, к другой, к третьей; но все двери мгновенно скрывались; он — к окну, он — к другому, исчезали и окна. А змеища поспешно за ним: вот схватит, вот схватит...

— Люди, Тихон! — с пронзительным воплем, подобным визгу свиньи под ножом, Прохор кидался на стены, бежал, падал, бежал, опрокидывал мебель. Наконец, изнемог, повалился, как падаль, в ряд с мертвецами: весь пол кабинета покрыт смердящими трупами. От трупного запаха Прохору сделалось тошно.

...Со всех сторон пер, нарастал потрясающий ужас.

Вот топот, и ржанье, и звяк копыт: ворвался табун бешеных коней и скачет по трупам прямо на Прохора, скачет, храпит, ржет, скалит железные зубы. И — прямо на Прохора! Вот стопчут, раздавят. Надо пятиться, пятиться прочь, иначе от Прохора — дрызг, и мозг вылетит. Но пятиться некуда: сзади стена».

Как вы помните, перенести приступ белой горячки герою романа было не суждено: он бросился с башни. К сожалению, это достаточно типичный исход хронического алкоголизма.

Но даже если человек остается жить — по сути, как личность он уже не существует. Любой из описанных нами спровоцированных алкоголем психозов необратимо ведет к его деградации.

Не правда ли, жуткая картина? А теперь представьте, что все это переживает не взрослый, а подросток. Клинический процесс превращения нормального человека в алкоголика сходен у взрослых и у детей, но есть и кое-какие отличия.

Первое: чем раньше ребенок пристрастился к спиртному, тем быстрее он проходит весь описанный нами страшный путь. Неокрепший организм значительно скорее попадает в зависимость от хмельного. Второе: у большинства эйфория продолжается недолго, к тому же она неглубока. Состояние опьянения поначалу вызывается не столько спиртным, сколько, так сказать, окружающим антуражем. Подросток знает, как «положено» вести себя в этом состоянии, что «надлежит» чувствовать, и он словно воспитывает в себе соответствующие поведение и чувства. Напомним, что и взрослый, только приобщающийся к спиртному, ведет себя после выпивки так, как, по его мнению, надо вести: весело, раскованно. А подросток просто-напросто перенимает эту манеру поведения. Своего рода алкогольная «школа»... В этом ключ к разгадке ускоренного спивания подростка — он будто сам себя подталкивает к алкоголизации.

После первой выпивки подростки нередко вырастают в собственных глазах. Еще бы — ведь ими освоен, по их выражению, «новый стиль жизни» — более взрослый, что ли. Дальше — больше. Дело ускоряется тем, что подростки не пьют в одиночку, выпивки носят групповой характер, когда «стыдно» отстать от приятеля.

Первоначальная устойчивость к водке невелика — в пределах 100 граммов. Но уже при употреблении алкоголя с частотой два-три раза в месяц она начинает расти. Постепенно употребление алкоголя доходит до еженедельного, а потом — и до двух-трех раз в неделю. Появление, скажем, на танцах под хмельком становится нормой. Обязательно — выпивка в выходной, при встрече с приятелями. Ускоряется социальная деградация: подростки без переживаний бросают учебу, подолгу не ночуют дома. В конечном счете «забывается» установка на дальнейшую трудовую деятельность.

Следующий этап — утрата защитных механизмов: исчезает рвотный рефлекс, запах водки уже не отталкивает. Начинается питье до упаду. Употребление алкоголя определяет отныне все мотивы поведения, как и у взрослых пьяниц, изменяется иерархия жизненных ценностей.

Алкоголизация ведет к быстрой астенизации личности: подросток постоянно чувствует себя усталым, утомленным, у него как бы не хватает сил для того, чтобы проявить к чему-нибудь активное отношение. Настроение — словно в воду опустили, мир видится в «сером цвете». Избавление от дискомфорта ищется на проторенном алкогольном пути — приходит пора похмелья. Поначалу не у всех организм принимает спиртное с утра, подростков тошнит, мутит, но постепенно они привыкают к утренней дозе алкоголя, находя облегчение.

Психиатры нередко отмечают у таких ребят различные отклонения от нормы в волевой и эмоциональной сфере. Отмирают присущие молодым людям здоровое честолюбие, желание выделиться знаниями. Их заменяют эгоизм, беспечность, подверженность чужому влиянию. Это сказывается и на отношении к семье. Причинить боль ближнему — обычное явление.

Диагностировать уровень алкоголизации подростков довольно трудно, так как они, как правило, вводят врачей в заблуждение. Надо заметить, привычка лгать характерна вообще для всех алкоголиков, но у подростков она развита чрезвычайно и носит подчас демонстративный характер: дескать, да, вру, но попробуйте уличить. Поэтому нередки признания типа: «Каждый день напиваюсь вусмерть. Не помню, как засыпаю. А как без водки? Это же не житье». Или наоборот: «Да я в рот не беру. Это мать специально на меня наговаривает, злится, что по дому не помогаю. И участковый про меня неправду говорит. И чем я ему не угодил?»

Надо ли говорить, что и то и другое не соответствует истине.

Поведение подростков-алкоголиков импульсивно, не прогнозируемо ими самими, они живут одним днем, не планируя свое будущее и не оглядываясь на прошлое. Но было ли у них нормальное прошлое? И как сложится их будущее?